Я вздохнул тяжело. Опять, как в московском горкоме, перед лицом незабвенных громил, всех этих гришиных-егорычевых, кричавших, чтоб я был "искренним перед партией", то есть перед ними...
-- Если быть честным, -- заставил себя сказать, -- до сих пор не могу понять, как вы могли съесть доклад этого хиппи с мордой десантника: "37-й год -- верх демократии и равенства". Они чужие России, допустим. А вы?
Она покрылась румянцем.
-- Вы еврей. Вам этого не понять...
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! То я более русский, чем сами русские, то я чужеродный, которому не понять. Высказалась княгиня! Слезай, приехали!..
Я был под впечатлением этого милого разговорчика целую неделю. Будь я проклят, если постигну когда-либо нашу дорогую профессоршу. Чем более с ней общаюсь, тем менее понимаю...
То она плачет, читая "Архипелаг Гулаг", то 37-й год -- вершина демократии. То с горделивым видом слушает передачу брежневской речи, над которой в Москве даже постовые милиционеры смеются, то вдруг обронит: "Неужто им позволят извести Россию?"
Самый лучший друг ее -- эта мадам Рози, семитолог, которая русского не знает и знать не хочет, то-то она пожелала мне быть лампой... Ну, что у нее с ней общего? Почему они "не разлей вода?" И что имела в виду Мария Ивановна, сказав как-то, что Рози стоит на роковой, на "блоковской черте", на грани срыва, дальше смерть души... Блока добил Октябрь, когда он вгляделся в него. При чем здесь Рози? Как это постичь?..
Профессор-семитолог Рози Гард, израильтянка, ШОМЕР, как прозвали ее наши острословы-докторанты. Прозвали, как я понимаю, вовсе не потому, что в юности она была членом молодежной организации "Страж Израиля" ("Шомер"), а затем чем-то верховодила у израильских социалистов. У острословов были свои причины.
Как-то Том Бурда на одной из "парти" заметил не зло, с улыбкой, что израильский социализм отличается от советского только тем, что у него пайп, ну да, труба пониже, дым пожиже, а Гога Кислик, как бы полемизируя с деканом, заставил всех рассмеяться: -- Что вы! Отличие есть, и огромадных размеров. Сибирь! Сибирь-охранительница! -- И, развеселившись, добавил: Ах, как ее не хватало в Израиле моим дружкам-инакомыслам, которые теперь обречены пропадать-мерзнуть в Нью-Йорке.
В общем хохоте и шуме не заметили прихода Рози, раздевавшейся в прихожей, и стали всесторонне развивать тему "развитого социализма" по-израильски, -- с Рози была истерика...
И это мне малопонятно: профессору Рози Гард мрачноватого юмора не занимать, и вдруг он начисто испаряется, стоит только кому-нибудь иронически отозваться об израильском социализме. Рози крестит любое подобное замечание "антиизраильским выпадом", кидаясь на оторопевших критиков пантерой...
Впрочем, может быть, дело не столько в Рози, с которой Мария Ивановна обнимается, как с подружкой-гимназисткой, сколько в том, что княгиня то и дело демонстративно, чаще всего публично, приветствует Израиль и не терпит антисемитов... Вот и нового, "западного" Солженицына раскусила первой, сразу после "Ленина в Цюрихе", "Ну, -- сказала, -- какой же он интеллигент! Ординарный русский шовинист, каких ныне пруд пруди... Сейчас все наши юдофобы подымут голову... " Как ее постигнуть, эту княгинюшку? Воистину, таинственная славянская душа!.. Правда, в данном случае, добрая.
Однажды студенты возили меня к зубодралу, чтоб не обманули. Выяснили, что вырвать зуб стоит двадцать долларов. А счет прислали на сто сорок. Мария Ивановна попросила меня задержать оплату и отправилась шуметь. Спасибо ей за хлопоты, хотя мне это не помогло: с сильным не борись, с зубодралом не судись...
В те дни и вызвали меня "на мостик". Том попросил меня "не в службу, а в дружбу", кроме лекций о современной литературе вести языковой семинар -для выпускников университета. Семинар назван "эдванст конверсейшен", в буквальном переводе -- продвинутое собеседование.
Том Бурда представил меня слушателям, теснившимся за первыми рядами огромной аудитории, в которой я не так давно сдавал тест на выживание. Объявил, что курс рассчитан на два семестра и он надеется, что профессор Свирский не откажется завершить начатое дело. Так мне было деликатно объявлено, что мой контракт будет продлен еще на год. Через неделю, получив письмо от жены, я заявил Тому, что весной уеду в Канаду. Это решено.
