В заботах незаметно летели дни.
Иногда управляющий заходил в каретный сарай или в кузню, интересовался, как идет работа, определял очередность ремонта. Он любил поговорить о хозяйстве, об охоте и рыбалке. От него узнал я и историю голицынского имения.
Оказывается, когда князю наскучил светский Петербург, он наказал поставить в Сергиевске дом под высокой крышей и без единого гвоздя. И такой дом, на удивление местным людям, был выстроен. Но князь так и не доехал до своего нового дворца - его избрали предводителем самарского дворянства, и он остался жить в городе. А вскоре стал губернатором. И хотя судьба имения больше не заботила князя, оно все же приносило ему солидные доходы, особенно когда началась война: продовольствие, лошади, фураж шли на нужды армии, и имение росло. Всеми его делами вершил управляющий, неофициальный "наместник" князя в уезде, мастак завязывать тугие узлы кабалы, прибравший к рукам десятки русских, чувашских, татарских и мордовских деревень. После революции, прихватив с собой кассу и документы, он бежал.
Я долго не мог понять, почему нынешний управляющий состоит в партии эсеров или сочувствует ей. О чем бы он ни беседовал с крестьянами - о передаче ли им земли, о том ли, кому должна принадлежать власть в государстве, или кто должен управлять фабриками и имениями, - он всегда высказывал трезвые мысли, да так убедительно, что трудно было с ним не согласиться. Мне нравилась его хозяйственность, деловая строгость во всем: он навел порядок на скотном дворе, с утра до вечера находился в поле, заботился о качестве семян, придирчиво проверял, как отремонтированы бороны, плуги и другой сельскохозяйственный инвентарь. И если замечал недоделки, возмущался:
- Работаем не на князя, а на себя. На государство, на народ!
Крестьяне близлежащих деревень приходили к нему, чтобы посоветоваться о своих делах, попросить помощи. И он, как мне казалось, охотно давал в долг семена, помогал отремонтировать нехитрый инвентарь, не возражал, чтобы приводили в имение скот для случки с племенными производителями.
Однажды шел я в поле, чтобы посмотреть, как работает отремонтированная сеялка, и по дороге встретил управляющего с группой крестьян.
- Ты скажи, Дмитрий Афанасьевич, - допытывался уже немолодой крестьянин, - какая власть должна быть над Россией? За кем народу следовать? Ведь кто ни приедет из города, все только себя врасхвалку. Большевики пожалуют - такую жизнь народу обещают, что лучшей и желать не надо. Еры - те тоже не скупятся: дескать, наша, крестьянская власть надо всем будет, а сословие паше - первейшее над всеми другими. Кого слушать, за кем идти, кому верить?
- Народ сам выбирает, за кем идти, - уклончиво ответил управляющий. По-моему, за той партией нужно идти, которая может больше дать...
- Значит, за большевиками, - обрадовался крестьянин в солдатской шинели. - Они за то, чтобы землю миру отдать. Дехрет-то о земле Лениным подписан! И толковать тут нечего. Про мир постановление тоже Ленин подписал.
- А вот послушайте, что сам Ленин говорил на Втором съезде Советов!.. Управляющий вынул из кармана записную книжку, достал из нее аккуратно сложенную вырезку из газеты и, развернув ее, стал читать:
"Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен, но, как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были не согласны. ...Крестьяне сами поймут, где правда. И если даже крестьяне пойдут и дальше за социалистами-революционерами и если они даже этой партии дадут на Учредительном собрании большинство, то и тут мы скажем: пусть так. Жизнь лучший учитель..."
Две последние фразы управляющий прочитал, чеканя каждое слово, и добавил:
- Как видите, Ленин сам признает, что жизнь - лучший учитель и что крестьяне пойдут за нами... Ну, а сейчас, мужики, сеять надо. Россию кормить! Землю вам дали, чего раздумывать!..
Крестьяне загалдели:
- Дать-то дали, а документов на нее пока нету.
- Купчую следует оформить, чтоб по закону, без греха.
