Почему была написана эта книга
Время, о котором идёт речь в этой книге, уже прошло, и можно надеяться, что прошло бесповоротно. То, о чём идёт речь в книге, никогда уже не повторится в Европе. Однако дистанция между той эпохой, тем временем и днём сегодняшним коротка. Описанные в книге 1941–1943 годы на оккупированных польских землях, во Львове и на бывших Восточных окраинах Польской Республики, до сих пор живы в памяти тысяч бывших обитателей. Они зашифрованы в памяти их детей и внуков, их жизнь продлена в документах, хранящихся в отечественных и заграничных архивах, в исторической литературе, в опубликованных воспоминаниях в Польше и за границей.
Те люди, кто из моего поколения, и те, кто старше нас, те, кому удалось избежать смерти от немецких либо украинских рук, сохранили в памяти образы событий, которые наступили во Львове с 30 июня 1941 года, — другими словами, от момента вхождения украинского батальона «Нахтигаль», подчинённого военной разведке Абвера, а также подразделений Вермахта — до 23 июля 1944, когда последние немецкие солдаты отступили из города, в который вошла советская Красная Армия.
Тысячи людей, умерших в те годы организованного истребления от голода, холода, болезней, замученных зверским образом украинскими националистическими боёвками и украинской вспомогательной полицией, функционерами особых ликвидационных групп, подразделениями СС, полиции и регулярной немецкой армии, никогда уже ничего не расскажут. Чаще всего их останки покоятся в до сих пор не эксгумированных братских могилах на окраинах Львова, в пригородных лесах, не обозначенных надгробиями, крестами или звёздами Сиона или хотя бы малейшей надписью. В одной из этих братских могил находятся останки моих близких, расстрелянных, заколотых штыками немецких носителей нового порядка в Европе — «Нового порядка» — и их украинских помощников.
Из этих братских могил они уже никогда ничего не поведают, и потому живущие обязаны говорить за них.
Ребёнком в те времена я участвовал в таких делах, о которых не желал бы помнить, но само время, о котором идёт речь, вынуждало детей принимать участие в тех событиях. В то время, о котором ведётся речь, для немецких военно-полевых и особых судов не существовало разницы между взрослыми и детьми, если речь шла о поляках и евреях. В детской камере, в которой я находился, вместе с нами был девятилетний Рысек, которого львовский полицейский суд приговорил к смерти, и приговор был приведён в исполнение.
22 июня 1941 года, через несколько часов после того, как на Львов, мой родной город, упали первые немецкие бомбы, я начал записывать всё, что происходило вокруг меня. После того, как Львов заняли немцы, я продолжал вести свои записи, но записывал уже только самые важные события. С 4 апреля по 1 октября 1942 и с 29 декабря 1942 по 29 сентября 1943 я находился в немецкой тюрьме.
Сначала это была предварительная камера. Пробыл в ней недолго. Затем был переведён в камеру для малолетних. При повторном аресте, с 4 января 1943 года, после пребывания на протяжении нескольких дней в военной тюрьме Вермахта на ул. Замарстыновской, я снова оказался в Быцирке на улице Казимировской, в камере № 13 для рецидивистов. Со 2 июля по 29 сентября 1943 года я пребывал в тюрьме в Стрые, в месте невольничьего труда, в сельскохозяйственном имении, находившемся под управлением голландского добровольческого подразделения СС, в селе Угерско недалеко, от Стрыя.
В тюрьме и на работах было очень трудно систематически вести записи. В случае поимки кого-то за описанием событий, немцы ссылали заключённого в концентрационный лагерь либо расстреливали. В то время я записывал события на свободных листках бумаги, добытых разными путями. Это были обрезки упаковки с продовольственных посылок от семей, бумага от упаковок ваты, а также писал на полях образков с рисунками святых, которые доставлялись в тюрьму Главным опекунским советом. Часть этих записок сохранилась у г-на Андрея Васютыньского, который сидел вместе со мной в камере и который из этой тюрьмы вышел. После войны я нашёл его через польский Красный Крест. Васютыньский вынес из тюрьмы мои записки и вернул их мне в конце 1947 года.
