Впереди вспыхивает свет маяка на Тендре. По приказанию Янчурина даем условный сигнал фонарем Ратьера[12] и тут же получаем ответ с «Якоря». Этот тральщик, тоже закончивший постановку мин, в 3 часа 15 минут пристроился к нам в кильватер.
На рассвете подходим к минным заграждениям, установленным еще в первые месяцы войны. Определив фарватер, продолжаем путь между минными полями.
До Севастополя остается часа три ходу. Я спускаюсь с мостика, чтобы побывать на боевых постах. На верхней палубе оживленно разговаривают краснофлотцы, свободные от вахты. Слышатся шутки бравого солдата Швейка из рассказов Баковикова. Я невольно подумал, что бодрый настрой людей корабля идет и от вчерашней их встречи с флотскими журналистами.
В эту ночь никто на корабле не спал, но я не увидел на лицах людей и тени усталости.
В базе, как обычно, нас встречал командир ОВРа контр–адмирал Владимир Георгиевич Фадеев. За успешное выполнение минных постановок он объявил всему экипажу тральщика благодарность.
Мы всегда гордились похвалой своего адмирала, которого очень уважали и любили. Владимир Георгиевич прошел почти все ступени флотской службы. В 1918 году, четырнадцатилетним юнгой, начинает он службу на Балтийском флоте — на эсминце «Внимательный». В 1920‑м его переводят в Николаев на тральщик, а в следующем году он зачисляется на шестимесячные штурманские курсы. Затем — военно–морское училище в Ленинграде. После учебы В. Г. Фадеев служит вахтенным начальником на кораблях Черноморского флота — тральщиках «Джалита» и «Красная Молдавия», крейсере «Коминтерн». В 1930 году он назначается штурманом дивизиона канонерских лодок, а потом снова переводится на «Коминтерн» — старшим помощником командира. В последующие годы Фадеев командует сторожевым кораблем «Шквал», эсминцем «Шаумян», дивизионом быстроходных тральщиков. Незадолго до войны Владимир Георгиевич возглавил наше соединение — ОВР главной базы флота. Черноморцы считали за честь служить под началом этого отличного моряка, замечательного командира и прекрасного, обаятельного человека.
Адмирал по обыкновению долго беседовал с экипажем, рассказал о положении на Южном фронте, о том, что враг сосредоточивает свои силы в районе Перекопа, стремясь ворваться в Крым, и предупредил, что мы должны быть готовы к новым тяжелым испытаниям.
Ранним ноябрьским утром возвращаемся в Севастополь. Идем из Новороссийска, конвоируя транспорт. Весь экипаж уже знает, что главная база флота блокирована врагом с суши. Теперь и севастопольские фарватеры оказались в зоне досягаемости фашистской артиллерии.
«Щит» делает последний поворот и ложится на Инкерманский створ, образуемый двумя маяками. В утренней дымке вырисовываются очертания города. Следуем средним ходом: быстрее транспорт идти не может. С опаской поглядываем на Северную сторону, стараясь угадать, где проходит линия фронта. В это время сигнальщик Радченко докладывает: к тральщику приближаются три истребителя. Тип их нам незнаком. Кто–то высказывает предположение, что это наши. Но вот самолеты один за другим входят в пике и обстреливают нас из пулеметов. Мы тут же открываем огонь. Самолеты быстро набирают высоту и уходят в сторону Евпатории. Так мы впервые встретились с «мессершмиттами».
Как только приходим в Стрелецкую бухту, меня и комиссара Савощенко срочно вызывает к себе контр–адмирал Фадеев.
— В связи с резким ухудшением обстановки в Крыму, — говорит он, — гарнизон Тендровского боевого участка эвакуирован. Но последнее идущее оттуда судно — морской буксир «СП‑14» с двумя болиндерами[13] — подверглось налету вражеской авиации и сейчас терпит бедствие за внешней кромкой минного поля в районе Саки. Приказываю вам немедленно идти ему на помощь.
Вернувшись из штаба, срочно собираю командиров подразделений и сообщаю им о полученном задании.
Пока мы с Савощенко отсутствовали, на корабле была произведена тщательная приборка (ведь завтра праздник — 24‑я годовщина Великого Октября). Механик инженер–лейтенант Самофалов со своими подчиненными пополнил цистерну питьевой воды, устранил мелкие дефекты в механизмах. Все необходимое было сделано и в других боевых частях. Поэтому уже через 15–20 минут после совещания «Щит» был готов к походу. За это время Никита Павлович успел поговорить с коммунистами и агитаторами.
