Но задумался ли хоть кто-нибудь о возможных последствиях? Не бросило ли кого-нибудь в пот от сознания неминуемой опасности: ведь если загреметь ночью с дерева, то потом костей не соберешь? Достало ли у кого-нибудь воображения представить, что Гарри мог в отчаянии просто броситься вниз — с теми же трагическими последствиями? Пришло ли хоть кому-то на ум, что отец мальчишки в этом случае больше не сможет работать, а мать сопьется? Мы не мучили себя подобными вопросами, а если и мучили, то помалкивали, поскольку совесть была нечиста. Всем известно, что гром гремит только тогда, когда молния, открыв ему дорогу, прячется от непродолжительных, но слишком горячих воздушных оваций. Гарри Рукки, чьи родители ни разу не появлялись в школе, исчез с раскатами грома, которые было дано услышать только нам, мелким хулиганам из девятого класса, когда мы по ночам ворочались без сна.
Так бесславно завершился хороший, в сущности, год. Мы окончили среднюю школу и стали учиться в другом здании, где располагались старшие классы, а через пару лет, проходя мимо школьного двора, я с облегчением заметил, что злополучное дерево спилили, потому что ветви начали сохнуть. Мне совершенно не хотелось, чтобы другое поколение школяров в один прекрасный день разглядело призрак штанов, заброшенных оравой идиотов на самый верхний сук.
Однако я опережаю события.
Вы спросите: за что мы так наказали Гарри Рукки? Неужели это был отъявленный негодяй, которого следовало опалить нашим праведным гневом, самонадеянно подвергнуть этакому полураспятию на страх ближним и запятнать тем самым доброе имя школы — потому что наши родители еще долго вспоминали: «Тридцать четвертый год? Это когда?..» А мы отвечали, не давая им договорить: «Да ладно вам, не могли же мы засунуть Рукки в брюки».
Итак, в чем заключалось страшное преступление Г.Р.?
Никакого секрета здесь нет. Такое из года в год случается во всех школах, да и не только в школах. Просто наш случай выбивался из общего ряда.
Во-первых, Гарри Рукки был умнее всех.
Чем не преступление?
Во-вторых — и это еще более серьезное преступление — он никогда не пытался казаться выше, чем на самом деле.
Помню, как пару лет назад у моего дома тормознул суперновый «ягуар» с 12-цилиндровым двигателем и знакомый актер, сидевший за рулем, прокричал во все горло: «Завидуй!».
Так вот, Гарри приехал в наш город откуда-то из восточных штатов (как, впрочем, и все мы) и с первого дня, с первого часа стал кичиться своим «ай-кьюз». На каждом уроке, будь то в утреннюю или вечернюю смену, он постоянно тянул руку — хоть назначай такого знаменосцем, его пронзительный голос бил по ушам, и всякий раз, когда учитель кивал в сторону Гарри, ответ, как назло, оказывался правильным. В первый же день он всех нас просто достал — мы исходили желчью. Даже странно, что с него не сорвали брюки гораздо раньше. Поначалу мы остерегались: вся школа знала, как в спортзале он надел боксерские перчатки и расквасил носы трем или четырем обидчикам, после чего учитель выставил всех на улицу и велел сделать шесть кругов вокруг квартала, чтобы охладить страсти.
Провалиться мне с потрохами на этом самом месте… да вы, наверно, сами догадались, но тем не менее: когда мы на последнем издыхании заканчивай пятый круг и, можно сказать, харкали кровью, нас всех обошел Гарри Рукки, свеженький, как бутон, даже не вспотевший — он с легкостью пробежал дополнительный круг, чтобы только утереть нос остальным.
К концу второго дня он так ни с кем и не подружился. Никто к нему даже не подошел. По молчаливому согласию было решено, что любой, кто приблизится к этому выскочке, получит от одноклассников по первое число, когда поблизости не будет учителей.
Гарри Рукки так и ходил из дома в школу и обратно в гордом одиночестве, с видом знатока, который прочел все мыслимые книги и, что совсем уж непростительно, запомнил каждое слово; если на уроке кто-то мямлил, запинался или умолкал, у него всегда был готов ответ на любой вопрос.
Догадывался ли Гарри Рукки, что его ждет экзекуция? Если да, то эта мысль вызывала у него только усмешку. Вечно он улыбался и посмеивался, изображал, что не держит зла, но нас было не пронять. Мы делали домашние задания по вечерам, а он — прямо на уроке, за пять минут до звонка, после чего с довольной физиономией откидывался на спинку парты и наслаждался своим превосходством, заодно давая отдых голосовым связкам.
