Он непринужденно поинтересовался, что нового у нее наслучалось за эти годы, причем таким тоном, будто они расстались вчера и не было никакой размолвки между ними много лет тому назад.
А как здоровье Билала-муаллима, вышел ли он на пенсию? Оставил ли школу, дети, это ведь так утомительно, они забирают столько сил… Да, кстати, а как растет твоя (ваша) очаровательная девочка?.. И тут он сбился, воздуха хватнул. Когда она играет во дворе, все время вспоминается другая девочка, та, что когда-то давным-давно, на гранитных в крапинку ступеньках мелом рисовала свое понимание жизни, и от сильных ударов сердца тяжелела веселая в персиковом пушке рука, и крошился, крошился мел…
Так, как бы непринужденно и свободно беседуя с ней, он, во-первых: ни разу не назвал Джамилю по имени (его обращение на «ты» грозило вот-вот обернуться в обидное для бывшей возлюбленной «Вы») и, во-вторых: не обмолвился ни одним словом о ее муже, Таире. Этими двумя, казалось бы, незаметными штрихами он в то же время давал понять, что Таира для него не существует, что чувства его к ней не угасли и затянувшуюся на многие лета разлуку он переживает, может быть, даже посильнее, чем она.
Интуиция его не подвела. Он оказался прав в выборе стратегии.
Джамиля отвечала робко, невпопад, дыхание ее часто сбивалось.
Правда, и он тоже чувствовал себя не лучшим образом. Голос противно дребезжал, боязнь допустить ошибку — сковывала. Руки холодели. А под свитером было потно… В довершение всего он курил одну сигарету за другой.
Все это происходило на глазах Майи и Зули. И хоть девушки были расположены к нему, оступись он на полшага, тут же бы вспыхнула естественная в таких случаях женская солидарность, и тогда трудно бы ему пришлось…
Но Майка выручила, сняла напряг. Забила косячок, сделала громче проигрыватель, и вся из себя трепетно-нетерпеливая, теперь уже «списывая в ноль» (ее любимое выражение) черный, блюзовый голос Билли Холидей, вставила:
— Хоре болтать! Танцевать будем? Жизнь быстрее пяти дней летит.
А дальше просто удивила, показала, что в искусстве обольщения старше него лет на сто, как минимум. Подошла и говорит:
— Джем, ты, конечно, извини, но я его у тебя уведу.
Джамили едва хватило на улыбку.
Пока они танцевали, Майя так притягивала его к себе, так заглядывала в глаза, обещая столько всего (сколько может наобещать только витрина секс-шопа господину Азиату в европейской одежде), что он не на шутку испугался, как бы она не охладила Джамилин интерес к нему.
Только почти в самом конце блюза Майя с большой неохотой уступила Афика Джамиле.
Они танцевали один танец, другой… Джема только положила ему на плечо руку, а уже захотелось оградить ее от всего мира, псом бешеным бросаться на любого, кто только осмелится к ней подойти, совершить какой-нибудь героический поступок, все равно какой…
Вместо героического поступка — банальное неудобство в джинсах, отмеченное участившимся дыханием партнерши.
Потом они ушли на кухню. Там он притянул ее к себе. Обнял. Вдавил свой живот в ее живот, и, наконец, губы их сблизились…
Тяжело дыша, она вдруг выдернула руку из его руки и…
— Ты почему плачешь? Я обидел тебя?
— Тебе этого не понять.
— Скажи — я пойму.
— Не обращай внимания. Просто мне хорошо… с тобой.
— Зачем тогда плакать?
— Я же говорила, тебе этого не понять.
Он присел на корточки и медленно приподнял ее платье.
— Афка, Афка, а вдруг он узнает. Я боюсь его…
— Если он узнает, это даже лучше.
— Нет, не лучше. Я за тебя боюсь.
— Перестань. Тоже мне — Таир-убивец…
Но тут раздались Зулины шаги. Он поцеловал ее в холмик под трусиками, опустил платье, поднялся с корточек. Зуля, дойдя до двери, почему-то решила повернуть назад.
— Да, убивец.
— Ну хорошо, хочешь, будем держать связь через Зулю?
— «Держать связь»?! Морзяночник, «СОС» отстучи!
— Я только этим сейчас и занимаюсь.
Джема поцеловала его напоследок скорым, смазанным поцелуем и, мелькая тугими икрами, выпорхнула в темноту двора. А он, постояв немного, вернулся к девочкам, делая вид, что в общем-то ничего такого не произошло, а то, что в действительности случилось, не могло не произойти, но, видимо, скрываемое им настроение передалось и Майе и Зуле.
