Внутренне напряженный и злой, не ожидая ничего доброго от этой встречи, Астахов ждал приближения замполита. «Мальчишка! Наябедничал, как первоклассник!» — думал он о Бушуеве, сжимая в ярости кулаки.
— Старший лейтенант Астахов! — непривычно сухо сказал майор Комов. В его глазах летчик не увидел обычной дружеской теплоты. — Как вы себя чувствуете?
— Отлично! Готов к полету! — сдерживая себя, ответил Астахов и добавил: — Разрешите спросить, товарищ майор?
— Спрашивайте.
— Никогда раньше вы не интересовались моим здоровьем…
— А сейчас у меня есть для этого основание, — перебил Комов и, испытующе взглянув на Астахова, быстрым шагом направился к стартовому командному пункту.
Техник-лейтенант Остап Сердечко был одним из лучших техников в эскадрилье майора Толчина. Сердечко любил Астахова покровительственной, отцовской любовью и, гордясь им, говорил:
— О це летчик! Орел от рождения!
«Спарку» готовил к полету Цеховой, а Сердечко был прикреплен к боевому самолету Астахова. Но на старт техник-лейтенант явился, как бы утверждая этим, что Астахов и он, Сердечко, живут одними, общими интересами.
Увидев Сердечко, махнувшего ему рукой, летчик бегом бросился к самолету.
Помогая Астахову закрепить ларингофон[3] , Сердечко, подмигнув ему, сказал:
— С вами, товарищ старший лейтенант, за инструктора летит комэска, не подкачайте!
И действительно, надевая на ходу шлемофон, к самолету шел майор Толчин.
Сделав несколько шагов навстречу командиру эскадрильи, летчик доложил:
— Товарищ майор, старший лейтенант Астахов готов к полету!
— Выполняйте задание! — приказал Толчин и направился к лесенке самолета.
Астахов поднялся в первую кабину и закрепил на себе парашютные лямки и ремни сидения. Деловито урча, к хвосту самолета подъехал «пускач». Руководитель полетов разрешил запуск.
— Снять заглушки!
— Заглушки сняты! — стоя на лесенке подле кабины, доложил Цеховой. Он как бы служил живой связью между летчиком и землей.
— Запуск!
Сначала раздался мягкий шелест, хорошо слышимый в тишине. Затем, крикнув: «Есть пламя!», — механик отбежал от сопла самолета, и в то же мгновение шелест перешел в звенящий, все нарастающий гул. Отключив кабель, «пускач» торопливо развернулся и ушел на почтительное расстояние в поле. Астахов опробовал двигатель — сильная струя горячего воздуха хлестнула по земле, и за хвостом самолета вздыбилось облако пыли.
Проверяя связь, комэска спросил;
— Как слышите?
— Слышу хорошо!
Цеховой помог закрыть фонарь и, соскочив с крыла, убрал лесенку.
— Закрылись?
— Готов! — доложил Астахов.
— Герметизирую! — предупредил командир эскадрильи.
Астахов включил передатчик.
— Разрешите вырулить?
— Разрешаю, — услышал он знакомый голос командира полка. Полковник Скопин сам руководил полетом.
«Сегодня я пользуюсь особым вниманием начальства» — подумал Астахов и, прибавив обороты, стал выруливать к старту.
— Разрешите взлет?
— Будете работать в первой зоне. Взлет разрешаю, — ответил полковник.
Увеличив обороты, Астахов отпустил тормоза. Самолет рванулся вперед, с грохотом помчался по металлическим плитам взлетно-посадочной полосы и оторвался от земли.
Набрав скорость, Астахов потянул ручку на себя. Стрелка барометрического высотомера дрогнула и поползла вправо. Самолет набирал высоту. Дышалось хорошо, легко. От прежнего состояния не осталось и следа. Слитность с этой умной и сильной машиной наполняла его радостным чувством, хотелось петь так же бездумно, как поет птица, парящая в высоте.
Заканчивая второй комплекс сложного пилотажа, Астахов получил приказание командира эскадрильи:
— Выполняйте пикирование и боевые развороты!
— Понял вас, — ответил он и посмотрел на приборы. Стрелка высотомера показывала четыре тысячи. Астахов с разворота ввел самолет в крутое пикирование. Секунда… две… три… четыре… Со все возрастающей быстротой мчится на самолет земля. Прибор показывает предельную скорость. Астахов резко берет на себя ручку, мгновенно испытывая огромную центробежную силу. Эта сила, стремясь расплющить его, вдавливает голову в плечи, вызывая невольный стон, сжимает спинной хребет… Серая пелена застилает глаза… Словно в мареве, он видит, как вспыхивает красный сигнал максимальной перегрузки. Давление, в восемь раз превышающее его собственный вес, точно спрут опутывает своими щупальцами, сдавливает его, отсасывает кровь и стремительным потоком гонит ее вниз… ноги деревенеют…
