— Серьёзно? Это тот, о ком я думаю?
— Гав, — мол: — «Именно он. Пройдоха Альвисс Олсен, собственной норвежской персоной. Морда наглая, бесстыжая и прожжённая. Клейма ставить негде…».
— Он один?
— Гав.
— И то, как говорится, хлеб. Запросто мог — после моей вчерашней весёлой шутки — и парочку полицейских, нажаловавшись здешнему доверчивому губернатору, выписать из Лонгьира. С такого нервного и трусливого гада станется…
После того, как завтрак был успешно завершён, а Тим помыл грязную посуду и собрал рюкзак, они вышли на улицу. Естественно, что и верный «Winchester Model 1912 (1934)», и видеокамера также были прихвачены с собой.
— О, мистер Белофф! — радостно запричитал-завопил Альвисс Олсен, прогуливавшийся недалеко от коттеджа. — Доброго утра! Крепкого здоровья! Рад вас видеть!
— Гав, — насмешливо известил Клык, мол: — «Даже правую ладошку, недоумок заторможенный, сперва протянул. Типа — для рукопожатия. Но потом, понятное дело, боязливо отдёрнул и торопливо спрятал за спину. Видимо, мышечная память сработала… Братец, а он реально взволнован и всерьёз обеспокоен. Более того, испуган нешуточно. Интересные, гадом буду, дела…».
— Привет, субчик длинноносый, — вальяжно откликнулся Тим. — Никак, на променад выбрался из затхлой берлоги? Типа — свежим морским воздухом подышать?
— Это точно, подышать. Погода сегодня больно хороша. Давление высокое. Влажность, наоборот, низкая. Кислорода в воздухе много. Подышать… Вот, иду. Дышу. Наслаждаюсь северной природой… А по какому вопросу, извините, вы сзываете в «кают-компанию»… э-э-э, заинтересованных лиц?
— Не суетись, морда. Успокойся. К запретному мысу Верпегенхукен это никакого отношения не имеет. Не был я там. Так и не долетел. Другие важные дела отвлекли.
— Точно — не были?
— Точно, очкарик хилый. Честное брутальное слово. Точка… Ну, что? Шагаем на встречу с коллегами?
— Ага, конечно, — заметно повеселел норвежец. — Шагаем…
В восемь двадцать девять, ровно за одну минуту до назначенного времени, они вошли в холл «кают-компании». Журнальные столики, заваленные разнообразной полиграфической продукцией, кожаные диваны, кресла, письменные столы с компьютерами и ноутбуками, стулья, длинная барная стойка, огромная плазменная телевизионная панель, закреплённая на торцевой стене. Два десятка мужских физиономий — всевозможных цветов-оттенков кожи, разных возрастов и с различными разрезами глаз. Разговоры, смешки, перешептывания, сигаретный и сигарный дым.
— Гав, — едва слышно хмыкнул Клык, мол: — «Всё — как и всегда. Ничего нового. Лениво пересказывают друг другу „бородатые“ анекдоты про развратных баб и их рогатых муженьков. Деятели озабоченные, мать их деятельную…».
Тим поздоровался с присутствующими — с кем-то за руку, кому-то просто кивнул небрежно, после чего, пристроив рюкзак и винчестер к одному из свободных стульев, вставил компьютерный диск в гнездо крайнего ноутбука, пощёлкав клавишами, вывел видеозапись на экран плазменной панели и приступил к рассказу.
Увиденное и услышанное произвело на собравшихся учёных и исследователей должное впечатление. Как только докладчик замолчал, по холлу «кают-компании» полетели взволнованные, гневные и возмущённые реплики:
— Какие же бесстыжие сволочи!
— Твари наглые и бессердечные!
— Первое браконьерство — в отношении белых медведей — за последние пятьдесят пять лет…
— Неслыханное дело!
— Кто же решился на такое? А?
— Живодёры законченные…
— Гав, — тихонько подсказал Клык, мол: — «Обрати-ка внимание, дружок закадычный, на достославного мистера Олсена. Бледный-бледный и словно бы замороженный. Типа — пыльным мешком стукнутый из-за угла. Глазки мутные какие-то. На лбу даже меленькие капельки пота выступили…».
Альвисс, почувствовав заинтересованный взгляд Тима, вздрогнул, встряхнулся и, тоже решив высказаться, заявил:
— Ненавижу браконьеров. Ужасные и бесчестные люди. И погибших мишек очень жалко. Очень-очень. Я чуть не прослезился, честное слово… Мистер Белофф, а что вы намерены делать дальше?
— Да, Брут, что ты намерен? — заинтересовался пожилой японец. — Найдёшь козлов вонючих и глотки им перережешь?
