Я всеми силами пыталась сдержаться, но не получилось – перед глазами стало расплывчато. Ну зачем я согласилась здесь петь? Зачем?! Я снова опозорилась!
Но в какой-то степени этот человек прав… Все песни, которые я сегодня исполнила, были довольно простыми – развлекательными, без особенно сложных нот…
– Нет уже настоящих певцов, нет… – грустно сказал ценитель музыки и направился к выходу. – Никто уже высокие ноты не берет…
Высокие ноты?
Я словно вернулась в реальность.
– Я вам спою высокую ноту! – неожиданно для самой себя выкрикнула я.
Гости притихли.
– Что? Ноту высокую споешь? Ну-ну, послушаем… Неужели ты умеешь брать высокие ноты?
За нами следили гости. Они смотрели на нас так, будто наблюдали за какой-то дуэлью.
От этих взглядов мне стало страшно.
Зачем я ему это сказала?! Вот глупая! Не надо было ему перечить!
Но отступать было поздно. Я лихорадочно соображала, что бы мне спеть. Какую исполнить песню, чтобы он понял, что я могу петь высокие ноты, раз именно к ним он так прицепился?
«А я их вообще умею петь, эти высокие ноты? – запоздало подумала я. – Во что я ввязалась! Да как же я буду их петь! Я же нигде не училась! Я ничего не умею!»
И вдруг мне вспомнилось детство. Я шла по улице, столкнулась с Олей, и она начала учить меня нотам. Подруга взяла камертон, стукнула им по кирпичной стене, раздался какой-то комариный писк, и я повторила эту высокую ноту.
А что, если мне спеть что-то с такой же высокой нотой, как эта? Но что?!
Меня как громом поразило: «Витаса! Нужно спеть Витаса! «Опера номер два»! В этой песне берется очень высокая нота!»
– Ну что ты молчишь? Голос потеряла? – ухмыльнулся мужчина.
– Включите «Оперу номер два», – сказала я диджею.
– Витаса?! Ты шутишь?!
– Включите.
– Ира, может, подумаешь?
– Включите…
– Ну хорошо…
С недоверчивостью глядя на меня, Мишаня пощелкал мышкой и включил минус этой удивительной песни.
Заиграла мелодия. Директор консерватории скептически смотрел на меня. Все гости развернулись в нашу сторону и притихли.
– Дом мой достроен, но я в нем один… Хлопнула дверь за спиной. Ветер осенний стучится в окно, плачет опять надо мной.
Люди смотрели на нас.
– Ночью гроза, а наутро туман, солнце остыло совсем. Давние боли идут чередой, пусть собираются все…
Гости вытянулись в струнку. Наступил кульминационный момент. Тот момент, когда нужно спеть высокую ноту, которая является главной изюминкой этой песни.
Скандалист замер. Гости затаили дыхание.
Я набрала воздуха в легкие… и спела эту высокую ноту, которая длилась несколько секунд.
Мужчина изменился в лице.
Нота была такая тонкая, что, казалось, от этого писка взорвутся бокалы, как в свое время от голоса Шаляпина лопались плафоны в хрустальных люстрах.
Я убрала от губ микрофон.
Зал окутала тишина. Гости сидели как статуи.
– И давно ты занимаешься пением?.. – изумленно спросил директор консерватории. Он даже протрезвел.
– Если честно, я им не занимаюсь… Просто пою иногда… – призналась я.
– Как это не занимаешься? Ты шутишь? Вы слышали, как она поет? Вы слышали?! – обратился он к гостям. – Да вы не понимаете, что она спела! Если взять ноту еще немного повыше, то она превратится в ультразвук и человеческое ухо не будет ее слышать! Как тебя зовут, девочка? Как твое имя?
– Ира.
– Ирочка! Солнышко ты мое ясное! Ты слышала про песенный конкурс «Музыкальная школа?» Тебе обязательно нужно в нем поучаствовать! Обязательно! У вас в школе уже был кастинг? Я уверен, что ваш учитель музыки возьмет тебя в команду!
– Кастинг уже был сегодня днем… Меня в передачу не взяли…
Мужчина округлил глаза. На его лице появилось бурное возмущение, он явно собирался мне что-то сказать, но вдруг откуда-то с дальних столиков я услышала то, что просто повергло меня в шок.
– Взяли! – раздался из зала знакомый голос. – Теперь я меняю свое решение!
Я повернулась на голос, еще не понимая, кто его обладатель, и увидела, что из-за дальнего столика поднимается… Арсений Петрович.
