На Красном камне - страница 8

-- Зачем злишься? -- сказал якут. -- Я человек молодая, богатая... Есть чем бабу кормить!..

К моему удивлению он пытался говорить по-русски, перемешивая русские слова с якутскими и употребляя невозможные обороты. Выходило очень смешно, как будто бы он нарочно ломался, но я мог понимать почти каждое слово. Вчера в разговоре мы не могли извлечь из него ни одного русского слова, но якуты обыкновенно скрывают своё знание русского языка для того, чтобы иметь преимущество при торговых или иных объяснениях на своём родном наречии.

-- Уйди! -- резко сказала Манкы по-русски, размахивая ножом.

Она ненавидела якутский язык и презирала даже сюсюкающее наречие русских троглодитов, а сама говорила замечательно правильным языком с меткими словечками и старинными оборотами.

-- Что же ты ножом машешь? -- сказал якут обидчиво.

-- Отвяжись! -- коротко сказала Манкы.

-- Зачем отвяжись? -- настаивал якут. -- Я ведь по-хорошему!.. Эй, пойди! Женой буду держать, лисью шубу носить станешь!..

-- Поди к чёрту! -- сказала Манкы.

Для такого чрезвычайного случая как сватовство она отвергла свою немоту, но уста её не произносили ничего, кроме бранных слов.

-- А-и!.. -- взвизгнул и вместе вздохнул якут. -- Видно, тебе нюча [русские] лучше нравятся!..

-- Поди к чёрту! -- повторила девушка ещё выразительнее.

-- Какой? -- приставал якут. -- Толстый?.. Ледяные глаза, голый лоб, с носом как кедровый сучок?..

Это было посильное описание моей наружности в переводе на туземные термины.

Манкы не отвечала.

-- Другой?.. -- приставал якут. -- С топором на лице, шерстяными руками и толстыми усами на лбу?..

Это относилось к длинному носу и косматым бровям Барского.

Манкы и на этот раз ничего не ответила.

-- Ещё другой! -- приставал якут. -- С двойными каменными глазами?..

Это относилось к очкам Хрептовского.

-- Хромой!.. -- продолжал якут. -- Одна нога так, другая так!.. -- и он прошёлся взад и вперёд, смешно подражая походке Хрептовского.

-- Перестань! -- сказала Манкы, угрожающе взмахивая ножом.

-- Или меня резать хочешь? -- спросил якут. -- Сердитая кобыла!.. У вотчима научилась, видно...

Он взглянул в лицо Манкы и тотчас же раскаялся в своих последних словах.

-- Я сто вёрст в челноке ехал, -- жалобно сказал он. -- Ночь не сплю, день думаю!.. Мяса на костях не осталось...

Его гладкая фигура и круглое румяное лицо противоречили его утверждениям, да Манкы и не обратила на них никакого внимания. Она с решительным видом обернулась к нему спиной и уселась перед своей доской, принимаясь за рыбу.

-- Уеду, сейчас уеду! -- взвизгнул якут. -- Чтоб тебе сгнить без носа, с твоими тремя любовниками!..

Дверь избушки внезапно отворилась, и монументальная фигура Барского появилась на пороге. Он, очевидно, только что проснулся, и последний окрик якута долетел к нему сквозь неплотно прикрытый вход. Кулаки его были сжаты, и лицо не предвещало ничего доброго. Но молодой якут не стал дожидаться. Он нырнул в кусты и через полминуты уже бежал вниз с угорья, волоча за собою свой челнок. Ещё через минуту он уже колебался на лёгких волнах реки, направляя свой челнок против течения в обратный путь. По-видимому, он приезжал на нашу заимку нарочно для своего неудачного сватовства и теперь находил, что ему у нас нечего делать. Манкы посмотрела на Барского глазами, пылающими от гнева; через минуту с сердцем бросив нож на землю, она тоже скрылась в кусты. Неожиданный защитник, очевидно, разозлил её больше, чем неудачный жених, который к тому же быстро скрывался из поля зрения. Барский с недоумением посмотрел ей вслед. Такой оборот дела был для него совершенно неожиданным.

В это время на пороге избы показался Хрептовский с полотенцем и мылом в руках. Изо всех нас только он один тщательно соблюдал обряд ежедневного умывания. Мы, обыкновенно, довольствовались теми омовениями, которые приходилось производить при ежедневной работе у реки. Лицо Хрептовского было невесело. Он ступал как-то осторожно, широко расставляя ноги и делая небольшие шаги.

-- Больно! -- объяснил он на мой вопрос.

-- Посиди дома! -- посоветовал я. -- Пройдёт к вечеру.