– Как это, кое-чего? – не выдержал я.
– А вот так, начал писать. Нашёл маленькую заметку об одесских пацанах. Эти байстрюки слегка бузили во время оккупации. Начал развивать, и получилась чуть ли не «Молодая гвардия – 2». Патриотические журналы на это клюют. Больше года на этом кормился. Может быть, всё и образовалось, если бы не балет. Вернее, моя любовь к балету. Познакомился я с балериной. Она только в Москву приехала…
– Из Новосибирска? – вклинился я.
– Нет, из Берлина. Она танцевала в ансамбле народной армии ГДР. Очень красивая девка. Блондинка с голубыми глазами. К тому же прима. Взялся я показать ей Москву. Показал кое-что, потом мой район, мою берлогу, в которой и мебели не было. Одна постель. Маленькая квартира для таких знакомств имеет свои преимущества… Я не знаю немецкого, а она русского. Вот и пришлось применить язык любви… Музыка и вино были здесь же. Я даже читал ей стихи Андрея Вознесенского. И знаешь, хорошо понимали друг друга! Тем более, что в балете так и принято… Две недели пролетели незаметно. Что может быть прекрасней – стихи, балет и любовь…
– Ну, а потом что? – спросил я. – Чем ты теперь занимаешься?
– Как тебе сказать? Москва это такой город, по которому скучаешь, когда уедешь надолго. Но стоит пожить здесь несколько лет, как опять тянет куда-то уехать.
– Куда же на этот раз? – спросил я, – в Штаты? Со второй балеринкой?
– Не смейся, на этот раз всё очень серьёзно. В Штаты – дохлый номер. Был единственный вариант – по израильской визе. А главное ведь не куда едешь, а откуда… К тому же органы меня по-прежнему опекают… Не дают соскучиться. Даже министр обороны, маршал Советского Союза Гречко «встревал»…
– О, это уже интересно! – воскликнул я. – Ну, колись, колись до конца, я слушаю внимательно.
– Собственно говоря, ничего особенного не произошло. Моя красавица прислала мне согласие на развод. В нём была всего одна, но коронная фраза: «Прошу оформить наш развод, так как наш брак не содействует делу построения социализма в наших странах!» И всё. Этого оказалось достаточно. Но когда через год после развода она приехала в Москву с ансамблем песни и танца, моя кровать вспомнила былые «танцы маленьких лебедей». На этот раз её выступление на сцене театра Советской Армии было принято с особым восторгом. Говорят, что такого вдохновенного танца москвичи уже давно не видели. Сама Головкина сокрушалась, что не привела с собой своих питомцев… Мне не удалось присутствовать в тот момент, но отвечать на телефонные звонки пришлось. Не успел я положить трубку, как очередной, хорошо поставленный голос попросил её к телефону, но, узнав, что её нет, а я как-никак её муж, произнёс: «С вами сейчас будет говорить министр обороны, товарищ Гречко». Гречко, так Гречко, вспомнился почему-то анекдот, объясняющий появление на оборонном горизонте такой неординарной личности и заканчивающийся словами: «Хай, будет гречка».
Министр был немногословен. Он просил передать, что получил большое удовольствие от её танцев… А также, что от имени Леонида Ильича Брежнева и от себя лично желает ей «всяческих» творческих успехов. Наверное, если бы она сама подошла к телефону, этот солдафон сказал бы ей другие слова. Не успел я додумать эту мысль, как вновь зазвонил телефон и уже совсем другой, на этот раз женский голос начал интересоваться, что с собой нужно взять в Израиль, или Рим, чего там, в отличие от Союза, нет. Этот звонок не удивил меня, такие звонки и обмен подобными мнениями уже давно заполняли мою жизнь. Даже мешали иногда работать…
– Подожди, ты что, успевал ещё работать?
* * *
Моя последняя встреча с Валентином состоялась перед самым его отъездом. Но это была не только встреча. Скорей прощание и пьянка по поводу утверждения кандидатской и… Для меня же, как это ни называй, всё равно это было «три в одном». Немного позже я объясню, почему три, а не два. Начнём по порядку. Я заметил, что в последнее время банкеты стали называть просто пьянкой, поэтому и не удивился, когда услышал: «Приезжай, старик, на пьянку, там и поговорим…»
Наверное, не стоит подробно рассказывать, что за короткий срок Валентин реализовал часть своих способностей, и о нём уже начали ходить слухи как о способном молодом учёном. Но это нужно было доказать, а как это сделать в стране, где «без бумажки ты букашка». Вот и решил он не мудрствовать на последнем этапе «преодоления каменистых троп» науки. Но сделал он это по-своему, внеся, я бы сказал, специфический, весьма оригинальный подход. Сначала он обзвонил всех знакомых и узнал, какого объёма диссертация допустима для данного времени. Когда ему говорили, что у Эйнштейна была диссертация на 16 страницах, он отвечал, что Эйнштейн для него не пример, даже Брауде, который вообще не писал диссертацию, не является эталоном. Как бы то ни было, но таким, чисто эмпирическим путём он определил тот возможный и достаточный предел, переступать который допустимо только особо талантливым либо имеющим высокопоставленных родственников. Правда, сейчас это делают и за деньги. О времена…
