Солдаты смеются. А лейтенант с изумлением глядит на сержанта. Оба они с минуту молчат. И это очень похоже на немую сцену в спектакле…
— Первый раз за войну встречаю свою фамилию, — произносит, наконец, старший по званию Шаповалов. — Вы откуда родом? Я из Перми. А вы?
— А я из Краснодара.
— Земляки! — восклицает Кравчук, и мы снова хохочем…
С той стороны, куда ушел Бубнов, раздается перестук автоматов и тотчас над левым флангом окопов взвивается осветительная ракета.
— Немцы идут! — растерянно кричит Егоров, показывая рукой за бруствер.
Свет ракеты выхватывает из темноты заснеженное поле и длинную, зигзагообразную цепь гитлеровцев, растянувшуюся по всему склону противоположного бугра. Кажется, воспользовавшись темнотой, таинственная вражеская высотка пододвинулась к нам ближе. До немцев метров пятьсот, не больше. Они бегут вниз, в маленький овражек, который вряд ли их скроет. Неглубокий распадок отсюда просматривается чуть ли не весь…
Слева начинает строчить пулемет. Хлесткие короткие очереди вспарывают тишину ночи. Они словно подталкивают нас. Мы лихорадочно щелкаем затворами и, как по команде, выбрасываем автоматы и карабины на бруствер…
Оставив в воздухе серый дымовой шнур, ракета гаснет, не долетев до земли. Тут же вспыхивает другая. А немцы не обращают на них внимания. Они не останавливаются, наоборот, бегут все быстрее и быстрее.
— Не стрелять! Подпустим их ближе! Пусть их бегут! — неожиданно командует сержант Шаповалов.
А мне вдруг становится холодно. Бьет озноб. Наверное, это от нетерпения. Вот они, гитлеровцы, — рядом! Почему же нельзя стрелять?! Их надо бить, бить, бить!..
С левого фланга к первому пулемету подключился еще один. Они тараторят, словно стараясь переговорить друг друга. А мы все молчим. Лейтенант не подает никакой команды. Кажется, наш помпотех немножко растерян. Наверное, никак не может решить — слушаться ему сержанта или командовать самому. А сержант больше не произносит ни слова. Свет ракеты падает ему на лицо. Он смотрит за бруствер сузившимися глазами, словно охотник, высматривающий из засады приближающегося зверя.
Цепь наступающих гитлеровцев переламывается надвое. В самой ее середине солдаты падают. Не поймешь — или их укладывают пулеметы, или они залегают от страха перед опасностью… Рассыпавшись на мелкие искорки, гаснет ракета. После яркого света хоть глаз коли — ничего не видно вокруг. Что же это такое?! Так они могут подобраться вплотную. Зачем же их подпускать?!
И опять загорается в черном небе ослепительно яркая звездочка. Она медленно падает прямо на немцев, которые уже достигли распадка и, не задерживаясь в нем, бегут дальше. И в это время рядом гулко и дробно начинает бить пулемет, закрытый от нас изгибом траншеи. Наконец-то!..
Нажимаю курок, не успев прицелиться. Выпускаю длинную-длинную очередь. Палец словно прирос к спусковому крючку. Никак не могу остановиться. Оказывается, это очень трудно, даже невозможно хотя бы на секунду остановиться, когда стреляешь не по мишени, а в самых настоящих живых фашистов. Тут на счету каждый миг. Тут некогда даже прицелиться, высмотреть, куда лучше стрелять.
Я видел в кино, в «Чапаеве», как шли в психическую атаку каппелевцы, как чапаевцы подпускали их поближе к окопам, чтобы ударить наверняка и сразу ошеломить, отбросить. Но никогда не думал, что самому придется увидеть и испытать подобное. Здесь многое похоже на ту атаку. Хорошо видно, как немцы выравнивают строй. Только цепи у них пожиже, пореже, чем были в кино, да в руках у солдат автоматы, а не винтовки. Зато здесь все происходит не днем, а ночью. А это страшнее: темнота словно приближает опасность.
Немцы продолжают бежать, и мне начинает казаться, что их не способна остановить никакая сила. От этой мысли по телу пробегают мурашки, а за спину забирается предательский холодок. Растерянно оглядываюсь на соседа-сапера. Он навалился грудью на бруствер и едва не задевает меня правым локтем, который то и дело подергивается от толчков автомата. Солдат невозмутимо спокоен. Он не спеша припадает к прикладу. Выцеливает. Бьет короткой отрывистой очередью. Приподнимает голову над бруствером, что-то высматривает, прищуривает глаз и целится снова.
