И в сердитости стихами подумал про отечество генерал Цаплин:
Вот вам молот, вот вам серп,
Это наш советский герб.
Хочешь жни, а хочешь куй -
Всё равно получишь хуй!
А в то же время, если честно: как там у них, в капиталистическом мире? А вот у них как: миленький, ты что-то умеешь? Да ещё и рвение есть это реализовать? Так сделай одолжение, вовлекайся, и оплату получи за труд честь по чести. Ты — скорняк? Так скорее приступи к своему ремеслу. Ибо редкое оно и мало охотников этим заняться: копошиться в склизлой и вонькой мездре, в прирезях жилок, над кислотными ваннами, и ногти отслаиваются, и дыхательным путям не полезно. А ты ювелир? И ещё архипервой руки? Так скорей за верстак: по западным обществам не ахти богато желающих стать ювелирами: то одарённости и на донышке не наскребается, и кислоты, кислоты кругом, да ещё разогретые, и сиднем сидишь за верстаком, отчего гиподинамия тебе гарантирована, и глаза ломай в бинокулярах, и гангстеры, чего греха таить, всегда точат зубы на ювелира.
И эх-ма, думал генерал Цаплин, не виси на мне веригами десятки гостайн, да свободу бы перемещений — обосновался бы я ювелиром в Европе. Да не в какой-нибудь основополагающей стране, где в гербах всегда то львы рыкающие, то орлы. А застолбился бы я с семейством в стране-малюточке Люксембурге, где и в гербе не что-нибудь клыкасто-когтястое, а развесёлая птичка — желтоголовый королёк.
Так мечталось генералу Цаплину, а тем временем хлюп-хлюп-хлюп, потянуло машину влево, к обочине: прокололся левый передний скат.
— Мать! — выразился старший лейтенант Собянин.
— Чем мать, лучше козу поймать, — сказал строго генерал Цаплин. — Ты в этом месте второй уж раз припадаешь на брюхо.
— Военная бетонка! — всердцах указал пальцем на дорожное полотно Собянин. — За три года плиты до арматуры проездили. Это сколько же надо было цемента украсть!
…Полным-полно у нас генералов, что не выйдут из машины, покуда шофёр ставит запаску. Но чужд такому свинству и бесчеловечности Тарас Изотович, вышел он из машины, дело к полудню, ветра нет, а небо синевы прямо-таки сицилийской. И покуда ставил Собянин запаску — вознамерился справить малую нужду Тарас Изотович, но затруднился с выбором места. Прямо у обочины рос дуб в полтора обхвата, а по радиусу метров в тридцать от его ствола — всё детки его, дубки: едва проглянувшие сеголетки, двухлетки и старше.
Особое отношение к дубам имел Тарас Изотович и именно перед дубами испытывал чувство вины. Потому как, в бытность курсантом, очень негодовал он с другими курсантами, что палатки их стоят на адском припёке, а начальник курса обустроил себе палатку в тени, близ единственного в данной местности дерева — громадного дуба. И по хулиганскому сговору, чтобы уравнять с подполковником тяготы проживания, постановлено было в курсантской среде: дуб — зассать! Не один век простояло величавое дерево, дважды не сдавалось и молнии, не сдалось и морозобою 1934 года — и за месяц всего в двадцать восемь курсантских струй заморили, уханькали царь-дерево. Поэтому, журя себя за давнее легкомыслие, ставя ногу с разбором, чтобы не смять молодые дубки, шагнул во вторую линию леса Тарас Изотович. А там и влажность уже ощутима, и потемнее, и лес — кривоствольные сосны да ольха с угнетенными кленами. Здесь произвёт Тарас Изотович подобающие мужчине процедуры с одеждой, и только успел услышать со спины приближающее жесткое — фрррр! — и краем глаза увидел он птицу, что вцепилась в его генеральский погон…
Не забудем: вооруженцем был старший лейтенант Собянин. И собаку он съел, если можно так выразиться, во взрывных и взрывоподобных звуках. Нет, определил сразу Собянин, то не шарик воздушный проткнули иголкой, не китайская петарда на раскисшей селитре рванула, а самый что ни на есть армейский тринитротолуольный произошёл разрыв.
Здесь вперился Собянин в то место, где предполагался бы Тарас Изотович — никого не было на этом месте, лишь витал в воздухе неопределенный сизый пушок да ещё два чёрных с поперечинкой белой пера комлем вниз, по спирали опускались к земле.
И не стал окликать Собянин Тараса Изотовича, а с корточек, как сидел он возле спущенного колеса, пал на грудь и пополз за дубки, из оружия имея при себе только колесный гаечный ключ. Колыхание папоротниковых листьев увидел он впереди, змеею прополз туда, а это уже замирающей в конвульсиях ногой тревожил папоротник Тарас Изотович.
