Да, мы знали, что нам будет трудно. В стране, едва отдышавшейся от войн, стране, разоренной и голодной, окруженной врагами нового строя, надо было заново создавать армию и флот, причем создавать, не теряя ни минуты, для гигантской круговой обороны.
Время, сроки — вот, пожалуй, то, что мы наиболее остро чувствовали и ценили в те два десятилетия передышки между войнами, отведенной нам историей. Да еще неполной передышки — с конфликтами на КВЖД, на Хасане, на Халхин-Голе, с боями в Испании и на линии Маннергейма. Время торопило нас и не щадило — за порогом школы это вскоре же испытал каждый краском.
Глава вторая
Главная база или погранзастава?
Об этом времени, целенаправленном до каждой минуты, часто вспоминаешь теперь, на склоне лет, оглядываясь на пройденное и пережитое не с чувством самодовольства, а с мыслью, естественной для людей, которым дороги идеалы всей их жизни — идеалы Октября; с настойчивой мыслью о том, чтобы из каждой крупицы нашего жизненного опыта идущие вслед за нами смогли бы извлечь урок и пользу на благо Отечества. Сейчас, взвешивая и обдумывая те или иные исторические события, человеку подчас бывает трудно судить обо всем в полную меру объективности, не зная характера, особенностей нашей жизни и службы, условий возрождения страны и ее Вооруженных Сил буквально на развалинах прошлого и в атмосфере постоянной военной угрозы.
Кронштадт, крепость на острове Котлин, и окружающую его систему фортов, номерных и литерных, часто, и до войны, и в ходе ее, называли броневым или огневым щитом Ленинграда. Так оно и было в годы Великой Отечественной войны, когда Кронштадт не позволил фашистам замкнуть кольцо блокады в устье Невы и запереть пристрелянный вражеской артиллерией, но постоянно действовавший фарватер. Хотя над этим фарватером нависла артиллерия фашистов, Кронштадт и Ленинград всегда были связаны друг с другом и по воде, и по льду, и по воздуху, всегда сражались плечо к плечу.
Но положение, возникшее к концу сорок первого года, по справедливости считалось чрезвычайным, как последствие той военной беды, которая и привела к блокаде Ленинграда. Между тем таково было повседневное положение нашего флота в годы, когда я начал службу в Кронштадте, таким оно оставалось и до 1939 года. Разница состояла лишь в том, что в двадцатые и тридцатые годы не было войны с Германией. Но иноземные пушки грозили Кронштадту и Ленинграду с севера и северо-запада, то есть из Финляндии, где установился враждебный Советскому государству режим, а на юге нам принадлежал лишь небольшой отрезок побережья от Ленинграда до эстонской границы.
* * *
Известно, что со времен Петра русский флот вышел на простор Балтики. В Крымскую войну были построены семь северных номерных фортов и три южных, они защищали подходы к Кронштадту с севера и юга острова Котлин. В канун первой мировой войны к этим фортам и к системе береговых фортов на южном побережье залива, а также на самом острове Котлин, добавились еще два мощных сооружения — форты Овручев и Тотлебен, они стояли впереди линии северных номерных. До конца первой мировой войны Кронштадт и все его форты оставались, по существу, в глубоком тылу — ведь впереди Россия имела Свеаборг, Гангут, Ревель, Ригу, Либаву, острова Моонзундского архипелага, позиции Моонзундскую, передовую, центральную, фланговошхерную, все, что составляло вместе сомкнутый фронт обороны большой глубины и плотности на дальних подступах к Кронштадту и к столице России.
После революции впервые за долгие годы в Финский залив и даже к острову Котлин проникли иноземные боевые корабли, правда сильно потрепанные огнем революционного флота. Победа контрреволюции в Финляндии и странах Прибалтики лишила наш флот выхода из восточного угла Финского залива на простор, поставила Вооруженные Силы молодого Советского государства в невыносимое положение. Граница — буквально рядом с Кронштадтом, под носом у нас оказалось и все, что сопутствует границам недружественных стран, — их штабы, войска, авиация, флоты, разведка, рядом расположились и шпионско-диверсионные центры империалистических держав. Недаром за малыми сопредельными с нами странами прочно закрепилось в те годы наименование буферных — буферные государства между страной Октября и миром капитализма.
