Рыжий артиллерист кинулся отвязывать Бельчика.
Когда они отъехали от ворот сада, из-за другой стороны выехали еще два всадника, держа наискось, наперерез их дороги. Потом они приостановились, дали проехать Марфе Васильевне со своим кавалером и тронулись вслед за ними в почтительном отдалении.
Несмотря на темноту, можно было рассмотреть, что рыжий артиллерист разменялся с одним из всадников каким-то странным сигналом.
Марфа Васильевна ничего не замечала и заигрывала со своим Бельчиком, слегка щелкая хлыстиком по кончикам его ушей, отчего конь тряс головой, мелодично гремя мелкими металлическими украшениями кашгарской уздечки.
Перлович и человек с большой бородой забрались в самую глушь опустелого Мин-Урюка. Перлович горячился.
— Батогов, я вам говорю — это эксплуатация! Скажу более: это не совсем честная эксплуатация.
— Ну, честь тут не при чем, — вставил человек с бородой, которого Перлович назвал Батоговым.
— Мы с вами — (Перлович все время говорил Батогову вы, несмотря на то, что последний относительно его употреблял другое местоимение) — разошлись при совершенно равных условиях; я не виноват, что вы не умели воспользоваться тем, что вам попало прямо в руки.
— Оставим и это... — проговорил Батогов.
— Нет, не оставим... Сотня по сотне вы перебрали у меня более пяти тысяч.
— Да, а разве, черт возьми, не возвращал я тебе, когда выигрывал; я даже возвращал более: я надбавлял также жидовские проценты, которые ты берешь с других...
— Когда выигрывал, когда выигрывал, — повторял Перлович. — Ну, а когда проигрывал... что было чаще, что было почти постоянно...
— Тогда, понятно, я не мог заплатить...
— Да, не мог; но согласитесь же, Батогов, если подобный порядок вещей будет продолжаться, что же останется у меня? Вы высасываете у меня капля по капле все, что я приобретаю трудом...
— Давая взаймы по двадцати процентов, — опять вставил Батогов.
— Это не ваше дело. Я веду торговые обороты, рискую; я отказываю себе почти во всем, имея одну цель впереди; я иду к этой цели и на дороге постоянно натыкаюсь на вас; вы мне отравляете все мое существование... Для чего я хлопочу, если все это идет в бездонную яму?.. Я разве знаю границы ваших требований, разве вы их знаете сами?..
— Постой-ка; вот ты тут речи произносишь, а время идет; ты, во-первых, меня задерживаешь, а, во-вторых, тебя дожидается барыня у ворот и очень красивая барыня!..
— Я не могу вам более ничего дать.
— Ну, и не давай...
— Да, не дам. Помните, что мне нечего вас бояться.
— Конечно, что же во мне страшного?
— Выдавая меня, вы и сами лезете в петлю.
— Ну, понятно.
— Прощайте!
Перлович встал со скамьи, на которой они оба сидели, и сделал несколько шагов.
— Прощай, брат, — спокойно произнес Батогов и не трогался с места.
Перлович быстро вернулся.
— Батогов, я вам завтра дам эти деньги... — (в тоне Перловича зазвучали просительные ноты). — Завтра, приезжайте ко мне на дачу...
— Завтра мне не нужно будет. Ступай же скорее! Ведь, говорят же тебе, что тебя ждут.
— Сегодня со мной нет денег... я бы рад, но...
— Не ври, пожалуйста, они всегда при тебе...
— Ах, да идите.
Перлович сел на скамью и чиркнул спичкой: загорелся синеватый огонек. Неловко придерживая спичку и в то же время достав из бокового кармана бумажник, он начал отсчитывать деньги.
— Ну, вот, давно бы так, — произнес Батогов, принимая маленькую пачку бумажек. — Юсуп, лошадей!..
Тут только Перлович заметил, что около них, на траве сидел на корточках туземец, джигит Батогова.
Непроницаемая темнота охватила всадника, когда Перлович, доверившись зоркости своего чалого коня, рысил к городу. Вдали почти на горизонте мелькали красноватые огоньки. Густая пыль не успела еще улечься и почти неподвижно стояла в воздухе.
