В землянке комдива стоял полумрак. Пахло хвоей и сырой землей. У стола сидел и что-то торопливо писал штабной офицер, а рядом с ним, по-владимирски окая, кричал что-то в телефонную трубку рослый солдат-связист. Здесь же, на низком, прикрытом ковром топчане, лежал генерал.
— Подойдите ближе, — каким-то чужим, хриплым голосом проговорил генерал, и Черноусов только тут заметил, как сильно изменился и постарел их комдив.
— Если до вечера дотяну — хорошо! Но думаю, что не дотяну…
Генерал умолк, закрыл глаза. Ему трудно было говорить — в груди что-то хрипело, клокотало, и майору до слез стало жаль умирающего генерала. Генерал вдруг тряхнул седеющей головой, снова открыл глаза.
— Принимайте, майор, дивизию.
— Мне?.. А если…
— Справитесь, товарищ майор! Постарайтесь выйти из окружения. На Уваровское урочище курс держите… — И генерал потерял сознание.
На исходе были продукты, боеприпасы. А враг все наседал и наседал.
— Что будем делать, командир? — спросил Черноусова капитан Мешков.
— Надо держаться.
— Как держаться? Как?
Черноусов промолчал.
— А может быть… — вдруг начал Мешков.
Он произнес эти слова таким тоном, что Черноусов побагровел.
— Да ты с ума сошел!
— Завтра будет поздно. Перебьют нас, как куропаток.
Черноусов широко открытыми воспаленными глазами смотрел на Мешкова.
— Ну что ты на меня уставился? Мы же старые друзья.
— Ну, ну?
— Сопротивление бесполезно. Надо подумать и о себе.
— Ах-х, какой же ты негодяй! — перебил его Черноусов.
— Что же делать?
— Замолчи! — лицо Черноусова стало страшным. — Под суд тебя надо отдать.
— Саша! Дружок!
— Здесь нет дружков! И это вам следует крепко запомнить. Ступайте вон.
Мешков, понурив голову, направился к выходу.
— Постойте! — остановил его майор. — Человек с таким настроением, как у вас, возглавлять строевой отдел штаба не может. Освобождаю вас от этой должности. Идите в третий батальон, в роту младшего лейтенанта Фирсова. Назначаю вас командиром взвода.
— Меня!.. На взвод?
— Да, вас, капитан. Я полагаю, что вы еще не совсем испорченный человек и там, на переднем крае, научитесь мыслить по-иному. Иногда посвистывание пуль отрезвляюще действует на человека.
Ночью майора разбудили. Его срочно просил к телефону командир одного из батальонов.
— Слушаю! — взяв трубку, простуженным голосом заговорил Черноусов.
— Товарищ тридцать первый! — послышалось в трубке. — Докладывает двадцать третий. Прошу указаний, что делать с Мешковым?
— То есть как это что делать? — недовольно буркнул Черноусов. — Изменять свое решение не намерен.
— Мешков два часа назад дезертировал из части.
— Как?
— Мои разведчики задержали его. Мешков оказал сопротивление, даже ранил одного старшину.
— Немедленно доставьте ко мне.
Черноусов зло бросил трубку и нервно зашагал по блиндажу. Он уже ругал себя за малодушие. Пожалел негодяя, только в должности понизил. Ошибся!.. Подлый трус!
Майор вышел из землянки, чтобы немного подышать свежим воздухом.
Ночь была темная, шел мокрый снег. Где-то стрекотал пулемет, время от времени вдали ухали пушки. Из темноты вынырнул санитар, тащивший на волокуше раненого. «Не тот ли это старшина, которого ранил Мешков? — подумал майор. — Из-за меня, из-за моей излишней доверчивости».
Майор передернул плечами, поежился и вернулся к себе в землянку. Вскоре ему доложили о Мешкове.
— Введите!
Сгорбившийся, в вымокшем полушубке Мешков вошел в землянку, посмотрел на майора и заплакал.
Черноусов брезгливо поморщился, молча осмотрел его с ног до головы и сказал:
— Десять лет тебя знал. Думал, что лучше друга, чем ты, на свете не сыщу. Но ошибся. И не я один. Все, кто знал тебя, ошиблись!
…На рассвете Мешкова по приговору военного трибунала расстреляли. А к вечеру этого же дня соединения Советской Армии, перейдя в контрнаступление, потеснили гитлеровцев, и майор Черноусов, наконец, смог вывести части дивизии из вражеского окружения.
С тех пор прошло два года. За это время Черноусов много раз был в тылу, но с Полиной не встречался. Он догадывался, что она знала о судьбе мужа и искала встречи с ним, Черноусовым, но сам для этой встречи ничего не предпринимал.
