Конец наступил довольно быстро. Покатавшись в дыму среди обугленных пней и горящих, как огненные столбы, кустов и деревьев, Бородавка внезапно застыла неподвижно. Ее скорченное тело стало похоже на большую, местами обратившуюся в раскаленный уголь, местами еще черную древесную корягу.
Бурый Мишка, весь опаленный, дымясь, с обжаренными подошвами, домчался-таки до небольшого лесного озерка и, рявкнув от безумного счастья, прыгнул в раздавшуюся под его тяжестью теплую ржавую воду.
Он очутился в обществе болотных бесовок, гнавших из своих владений не менее, чем Мишка, перепуганного и местами тоже обожженного Баранью Морду. Тот, не обращая внимания на взволнованных его появлением болотниц и, вероятно, даже вовсе их не замечая, вцепился в росший на одной из кочек ивовый куст и ни за что не хотел уходить из озерка, как ни щипали, ни били и ни щекотали его прекрасные бесовки.
В этой трясине Леший просидел три дня и три ночи, пока упавший с неба дождь не залил пожарища. На четвертый день он вылез и ушел неизвестно куда. Никто никогда не видал больше Бараньей Морды в тех местах, где он прежде обитал, ссорился с рыжебородым соседом, качался на древесных ветвях, пас зайцев и, ковыряя лапти, пел в лунные ночи несложные, заунывные песни.
— Так ты пришла просить, чтоб я приняла тебя в науку? — обратилась Аниска к стоявшей перед нею с мрачным, но решительным лицом Оксане-Аксютке. — Но ведь ты живешь у старой Праскухи? Почему же ты у нее самой не хочешь учиться? — продолжала ведьма, выкладывая на тарелку мед из стакана, принесенный в дар этим молчаливым подростком.
— Я уж переняла у нее все, что могла, тетенька Анисья. Дальше она меня не учит. Я хотела раньше идти в науку к Степке, но ту недавно, ты сама знаешь, удавила нечистая сила. Иначе, как к тебе, не к кому мне теперь сунуться, тетенька. Праскуха о том, что я к тебе пошла, не знает, да я и не хочу, чтобы знала, — голосом, в котором звучала недетская воля, закончила Аксютка.
— А чтобы не узнала, бери обратно стакан и перед тем, как поставить на место, не забудь вымыть его хорошенько с золой.
Желание втайне от Праскухи покорить и подчинить себе волю ее воспитанницы и тем насолить старой знахарке, очень улыбалось Аниске. Кроме того, в ушах ведьмы звучало еще приказание Ночного Козла: "Обучи ее всему, что знаешь сама… Не пугай будущей своей ученицы и не затрудняй тяжелыми испытаниями…"
Все-таки ведьма не устояла от искушения слегка поломаться и повеличаться перед Аксюткой, чтобы показать девочке свое неизмеримое превосходство над нею.
— Принять в ученье тебя, конечно, можно… Да только справишься ли? Наше дело сурьезное. Это не травку варить, что от ломоты помогает, и не бородавки сводить. Это наука такая, что не всякий ее выдержать может… Чертей не боишься?
— Чего мне их бояться, коли я сама — бесовкина дочь? — коротко отрезала девочка.
— Вот как?! — И Аниска поглядела на гостью. — А я думала, брешут… Чего ж у матери-то не учишься?
— А кабы я знала, где она, мать эта самая!
— Ну что ж. Если хочешь, то как-нибудь узнаем, выведаем. А то и Самого Главного спросим… Только это потом. А сначала еще науку пройти надо.
— Я за наукой и пришла.
— Так вот с чего тогда начнем. Эта ночь месячная. Время самое подходящее… Как только бабка твоя уляжется и заснет, прибегай сюда; пойдем с тобою в хлеба: пережинать да закруткb с завязками делать учиться.
— Завязку-то я сделать сумею, только слов вот не знаю.
— Я научу, — был ответ…
В ту же ночь Аксютка, сбросив рубаху и юбчонку, рядом с такой же голой Аниской, делала уже закрутки, произнося вслед за своей учительницей слова заговора:
Светит месяц, острые рожки.
Иду я из поля в поле;
Семь бесов следом за мною,
А восьмая с нами сатаница.
Никто нас здесь не заметит:
Ни черный, ни белобрысый,
Ни седой, ни плешивый, ни рыжий,
Ни первач-собака, ни Дед Житень.
Завиваем мы жито Федота.
Я кручу, нечистые вяжут,
Сатаница узлы считает
(По пяти узлов на закрутку),
Заговаривает каждый узел.
Первый узел — чтобы не дозрело;
Второй — чтоб дождем промочило;
Третий — чтоб градом побило,
Четвертый — чтобы сопрело,
