— Я же не слепой, не глупый, — снова заговорил почтенный кабатчик. — Я сразу понял, почему Рюни так интересуется знать законы. Как она горевала, когда прослышала о твоем отлучении, как горевала! На свой лад, конечно... Уговорила господина Тантарра, бывшего твоего учителя в Школе, наставлять ее воинскому мастерству... Ты, наверное, знаешь, что господина Тантарра из-за тебя лишили орденского чина и школьной должности. Он бедствовал некоторое время, но потом как-то сумел исхлопотать себе индульгенцию, после чего был пожалован должностью начальника стражи Каменных Ворот. А для меня устроил выгодный подряд на доставку кое-какой снеди и напитков, предлагал даже маленький кабачок для господ начальников содержать. И я отпустил к нему Рюни. Думал, что уж под его-то присмотром ничего худого приключиться не может. И девочке кстати было новые места посмотреть, отвлечься от горести... А он сталь ей доверил, выпустил за Ворота... Не прощу, никогда не прощу!
Нор, грызя губы, рассматривал сутулую, жалкую спину дядюшки Лима, а тот говорил, говорил — путано, торопливо, словно опасался не успеть договорить до конца:
— Вот теперь, слава Ветрам, все так счастливо закончилось... Рюни совсем поправилась, а сегодня ты возвратился... Прости, не пустил я тебя к ней — уж пусть себе спит, потом, завтра увидитесь... Я понимаю, хорошо понимаю, к чему дело идет, чем у вас, скорее всего, закончится. Мешкать не хочу и не буду: слишком многим тебе обязан (и с Сарпайком, и прочие случаи — ничего не забыл). И песнями своими ты большой доход приносил... А потом, ты же капитанского рода. Пусть имущество растрачено, но девиз-то остался — такой зять для меня немалая честь. Да что я говорю?! Вздор это, вздор... Даже если бы мы с матушкой и решились препятствовать, так Рюни все равно бы по-своему учинила. С ней и во младенчестве никакого сладу не было, а теперь вовсе... Как хочет, так и устраивает... Но тебя, — Сатимэ резко обернулся, метнулся к столу, впился неожиданно сильными пальцами в плечо вздрогнувшего Нора. — Тебя прошу: повремени! Что хочешь требуй, только повремени с женитьбой до граничного возраста! Подумай, что будет, если тебя снова признают идиотом? Рюни не сможет жить, если ее детей... Нет, нет, нет, не скажу дальше, не стану приманивать горе!
Напуганный этим лихорадочным шепотом, парень закивал торопливо, забормотал: «Конечно, конечно...» Он собирался клясться чем-нибудь страшным (например, милостью всемогущих или райским благополучием покойницы-матери), но Сатимэ хотел не клятв, а искренности.
Потом они пили шоколад и болтали. Дядюшка Лим жалостно расспрашивал про руку. Как приключилось увечье? Не ломит ли культю на непогоду? И как же теперь парнишка станет управляться со смычком — может, надо раздобыть клавикорды?
Кабатчик не спросил, сможет ли теперь парнишка управляться хоть с чем-нибудь, кроме ложки, и Нор мысленно поблагодарил хозяина за деликатность и выдержку. Ведь тот наверняка опасается, что вернувшийся работник с прежними своими обязанностями не совладает, что станет он все бить да ронять и что из всех музыкальных инструментов ему теперь по силам один лишь бубен. Небось уже подсчитывает, во что обойдется содержание бесполезного дармоеда — ведь придется пока оставить калеку при таверне, раз уж ляпнул сдуру, скольким ему обязан.
Нор затряс головой, отгоняя досадные мысли. Глупо заранее растравлять душу, этим ведь все равно ничего не исправишь. А может статься, что исправлять ничего и не потребуется. Ведь в драке с пьяным шакальем однорукость не стала помехой, даже наоборот... Раньше вряд ли удалось бы так лихо разделаться с четырьмя противниками, каждый из которых казался намного сильнее. Значит, калеке удалось то, на что он не был способен во здравии? Почему?
Нет, все-таки думать о чем-либо серьезном не получалось. Жалко было портить изнурительными размышлениями нынешнее ночное сидение. Давно уже не бывало Нору так спокойно и благостно. Он успел заметить, что Сатимэ доставал шоколад из особого ларчика, где хранились припасы для гостей позначительнее, а старинный кипятильный сосуд и серебряная сухарница извлекались на свет лишь несколько раз в году, при визитах податного инспектора. И еще обратила на себя внимание парня та бережная осторожность, с которой дядюшка Лим вытряхивал из шитого бисером замшевого мешочка какие-то крохотные (значит, очень дорогие) конфетки. Кабатчик взял себе только одну — похоже было, что рачительному хозяину жаль угощаться подобной редкостью. А Нора он не пожалел угостить двумя.
