Бабочки были все голубые, как цветы незабудки. Надя так и назвала их: «голубянки».
Тихо-тихо стала подкрадываться она к спящим бабочкам. Вот они уже совсем близко. Тут Надя не утерпела, кинулась в самую стаю. Взлетели голубянки, закружились возле неё, а улетать не хотят. Так и мельтешат вокруг. И кажется Наде, что она в голубом облачке, где-то высоко-высоко над землёй.
Взмахнула Надя руками, хотела схватить это облачко, да забыла, что в руке корзинка с папиным обедом. Выпал из корзинки хлеб, покатились по песку яйца, пролилось из бутылки молоко.
Вот когда спохватилась Надя и бегом помчалась к посадке.
Пришлось ей рассказывать всё, как было. И про цветы, и про бабочек.
Папа хотел было рассердиться, да передумал: уж больно расстроенный вид был у Нади.
- Значит, голубянки виноваты? - сказал он и потрепал Надины волосы. - Ну ничего. Садись, вместе обедать будем. Наверное, устала? Ведь целый час шла.
В лугах за Себерянкой завелась удивительная птица - перепёлка.
Просыпается она рано-рано, когда ещё только начинает светать.
Случалось, и Надя проснётся на утренней зорьке и слушает, как на улице, перед самым их домом, заливается пастушья жалейка. Это дудочка такая. А как смолкнет жалейка, так и перепёлка голос подаёт.
«Подь-полоть, подь-полоть, подь-полоть!..» - громко, без умолку кричит она.
В это время обычно встаёт мама. И, если видит, что Надя не спит, говорит ей:
- Слышишь? Перепёлка зовёт на огород, грядки полоть.
У Нади от любопытства загораются глаза - не до сна теперь.
- Но ты спи, спи, - говорит тогда мама и поправляет Надину подушку. - Это она только больших зовёт.
Весь день то в одном, то в другом конце луга кричит в траве перепёлка. Но кричит она уже по-другому:
«Бить-топить, бить-топить!..»
Сколько раз Надя с девочками бегала по лугу за невидимой птицей! И Вовка бегал. Кажется, вот только сейчас была она у этого куста. Все тихонько подкрадываются, высматривают в траве затаившуюся перепёлку, а та уже с другого конца луга грозится, врагов отпугивает:
«Бить-топить, бить-топить!..»
Устанут девочки бегать - пойдут купаться. Что же делать, коли перепёлка не показывается?
А вечером, когда падёт на траву роса, удивительная птица по-новому начинает выговаривать:
«Спать-пора, спать-пора…»
И верно: как раз в это время Наде пора спать. Как не хочется тогда уходить с улицы! Но мама строго напоминает:
- Иди спать. Перепёлка велела.
«Какая умная птица!» - вздыхая, думает Надя и идёт домой.
По всей улице - из конца в конец - несётся дробный перестук молотков. Они, должно быть, все разные, эти молотки. Одни выстукивают глухо, вкрадчиво, другие - с таким весёлым звоном, что кажется, будто они сами выплясывают под эту музыку.
«Косы отбивают, - догадалась Надя. - Значит, скоро сенокос! Может, даже завтра».
Она вспомнила: и в прошлом году было так. Почти весь день слышался такой же перестук, а вечером, когда Себерянка стала окутываться туманом, в луга вышли колхозники с косами на плечах.
На скамейке у калитки беседуют папа и дедушка Яков Фадеич.
Надя услышала, как папа сказал:
- С утра начинаем. Опять наперегонки с тобой пойдём: кто кого.
- Косец ты отменный, спору нет, - ответил дедушка. - Ну, и мы… Что ж, пойду готовить инструмент.
И Яков Фадеич пошёл к своему дому.
Скоро на его дворе быстро-быстро застучал молоток: «Тик-тик-тик-тик-тик».
У дедушки всё получается быстро: говорит быстро, ходит быстро и работает быстро.
Папа тоже достал с чердака косу, тряпкой стёр с неё пыль.
- Вот и твоя очередь пришла, - сказал он и потрогал лезвие пальцами. - Притупилась, матушка, притупилась. Сейчас мы тебя отобьём.
С косой в руках он прошёл в огород. Там под старой, раскидистой черёмухой который уже год стоит врытый в землю невысокий столбик. В столбик вделана стальная «бабка». Это вроде наковальни, на ней и отбивают косы. Тут же, у столбика, и сиденье устроено.
«Тук… тук… тук…» - неторопливо застучал папа.
«Тик-тик-тик-тик!» - бойко откликнулся молоток Якова Фадеича.
«Так и есть, - заключила Надя, - завтра покос».
Теперь, просыпаясь утром, Надя слышала не крик перепёлки, а вкрадчивое вжиканье кос. Издали было похоже, будто они перешёптываются в траве: «Вжик… вжик… вжик…» Время от времени то один, то другой косец останавливался, обтирал лезвие косы влажной травой и натачивал его шершавым бруском. Над лугом разносился тогда певучий звон.