- А ведь это только начало,- сказал мне однажды Лепле.- Через три недели мы выступаем в Канне, ты будешь петь на балу - в пользу "Детских кроваток" ("Petits Lits Blancs" ("Детские кроватки") - ежегодное благотворительное мероприятие, сбор средств от которого поступает в пользу детей-инвалидов.Прим. перев.).
III
Он застонал и упал ничком
С маленькой дыркой над виском.
Браунинг, браунинг...
Игрушка мала и мила на вид,
Но он на полу бездыханный лежит.
Браунинг, браунинг...
Из маленькой дырки в конце ствола
Появляется смерть, мала и мила.
Браунинг, браунинг...
Лепле, радовавшийся возможности повезти меня в Канн и показать красоты не знакомого мне еще Лазурного берега, строил радужные планы. А над нами уже собирались грозовые тучи.
Предчувствовал ли он, что его дни сочтены? Думаю, да.
- Моя маленькая Пиаф,- сказал он однажды.- Мне сегодня приснился страшный сон. Я увидел свою бедную мать, она мне сказала: "Знаешь, Луи, час пробил. Готовься. Я скоро приду за тобой".
Я посоветовала ему не верить снам. На это он сказал:
- Может быть, детка. Но это не простой сон... Я ведь видел маму, понимаешь? Она меня ждет. Я чувствую, что умру. Меня огорчает лишь то, что ты останешься одна, а ты еще нуждаешься во мне. Тебе будут чинить зло, а меня не будет рядом, чтобы отводить удары.
Я ему сказала, что не хочу и слышать такие слова, что в Канне его мрачные мысли рассеются, и мы снова заговорили о предстоящих концертах. А потом я и вовсе позабыла об этом разговоре.
Прошла неделя. 6 апреля, в час ночи, я поцеловала папу Лепле перед уходом из "Джернис". Он напомнил мне, что завтра нужно быть в форме перед выступлением в "Мюзик-холле молодых", открытой передаче "Радио-Сите" из зала Плейель, и что я должна заехать за ним в десять утра, чтобы совершить небольшую прогулку в Булонский лес.
- Стало быть,- заключил он,- ложись пораньше! Я лицемерно ответила, что иду домой, и без всяких угрызений совести удрала на Монмартр к товарищам, Ждавшим меня, чтобы отметить уход одного из них в армию. Наша небольшая компания провела веселую ночь в кабачке на площади Пигаль, и лишь в восемь часов утра я впервые подумала о том, что надо бы лечь в постель. Рассчитывая немного поспать, я решила позвонить Лепле и попросить его отменить нашу встречу.
- Алло, папа? - спросила я.
- Да.
- Вы не сердитесь, что я беспокою вас так рано? Но я не спала всю ночь - я вам объясню почему - и сейчас умираю от усталости. Поэтому, если вы ничего не имеете против, мы нашу встречу на десять часов пе...
Я не успела договорить - суровый голос прервал меня:
- Немедленно приезжайте! Сейчас же!
- Еду.
Мне и в голову не пришло, что я говорила не с Ленде. Меня поразило другое: папа не обратился ко мне на "ты", он был сердит. Я не спала и плохо выступлю в зале Плейель. Но раз он желает меня видеть, нечего и размышлять. Я вскочила в такси и поехала к Лепле на авеню Гранд-Арме.
Перед домом стояла небольшая толпа, удерживаемая кордоном полицейских. Это было странно, и я начала беспокоиться. По счастью, Лепле был не единственным жильцом в этом доме. Я назвалась инспектору, стоявшему при входе. Он пропустил меня, и я вместе с каким-то мужчиной вошла в лифт.
- Вы и есть малышка Пиаф? - спросил он меня, пока кабина ползла вверх.
- Да.
Думая, что имею дело с журналистом, собирающимся взять у меня интервью, я ждала новых вопросов. Они не последовали. Человек лишь пристально наблюдал за мной, словно желая запомнить навсегда. Так мы поднялись до этажа Лепле, не сказав ни слова.
Дверь в его квартиру была раскрыта. В коридоре перешептывались незнакомые люди. Была здесь и Лора Жарни, кельнерша из "Джернис". Она сидела в кресле вся в слезах. От нее-то я и узнала страшную весть:
- Какой ужас! Луи убит!
Трудно, не впадая в литературные штампы, выразить словами то, что я тогда почувствовала. Как передать ощущение полной пустоты, нереальности, охватившее меня в течение одной секунды и сделавшее безразличной и бесчувственной, будто чуждой окружающему миру? Кругом входили и выходили люди. Они говорили со мной, но я им не отвечала. Я была словно живым трупом.
