17 декабря Хрущев вновь собрал деятелей культуры, на этот раз в Доме приемов на Ленинских горах. С большим докладом выступил Ильичев, который заявил:
— Мы должны внести полную ясность: мирного сосуществования социалистической идеологии и идеологии буржуазной не было и быть не может. Партия выступала и будет выступать против буржуазной идеологии, против любых ее проявлений… В идеологии идет и ни на минуту не прекращается схватка с буржуазным миром, идет борьба за души и сердца людей, особенно молодежи, борьба за то, какими будут они, молодые люди, что возьмут с собой из прошлого, что принесут в будущее. Мы не имеем права недооценивать опасность диверсий буржуазной идеологии в сфере литературы и искусства.
Потом выступали И. Эренбург, С. Щипачев, Н. Грибачев, Г. Серебрякова. Во время выступления Е. Евтушенко Хрущев снова «завелся», стал нападать на абстракционистов, а молодой поэт мужественно их защищал, сославшись на то, что на Кубе абстракционизмом увлекается даже Фидель Кастро.
Почему-то именно об этой встрече вспомнил Хрущев, диктуя свои мемуары незадолго до смерти:
«Я теперь сожалею о многом, что было сказано мной на том совещании. Критикуя Неизвестного, я даже допустил грубость, сказав, что он взял себе такую фамилию неспроста. Его фамилия вызывала у меня какое-то раздражение. Во всяком случае, с моей стороны проявилась грубость, и если бы я встретил его сейчас, то попросил бы прощения. Тем более, что я занимал тогда высокий государственный пост и обязан был сдерживаться, ведь подобная форма ведения разговора — это не беседа, а разнос… Нельзя же административно-полицейскими мерами бороться против того, что возникает в среде творческой интеллигенции».
Тогда же, на Олимпе власти, ведя свою разрушительную борьбу за «социалистический реализм», Хрущев говорил:
«Ну вот, мы вас тут, конечно, послушали, поговорили, но решать-то будет кто? Решать в нашей стране должен народ. А народ — это кто? Это партия. А партия кто? Это мы. Мы — партия. Значит, мы и будем решать, я вот буду решать. Понятно?»
После инцидента в Манеже идеологическая обстановка в стране начинает заметно меняться. Шло активное «закручивание гаек» в идеологии и культуре. На лето 1963 года назначили пленум ЦК партии по вопросам идеологии. Как вспоминает Г. Арбатов, в этот период бешеную активность развел Ильичев, который рассчитывал на этом пленуме стать, как минимум, кандидатом в члены Президиума ЦК, обойдя своих соперников, прежде всего Ю. Андропова и Б. Пономарева. Задача пленума, уже на подходе к которому были оттеснены на периферию общественного внимания многие проблемы, поднятые XX и XXII съездами, могла быть только одна — серьезный идеологический зажим.
«К 1963 году, когда идеологическая ситуация особенно обострилась, Хрущев был «заведен» до предела, — вспоминал Аджубей. — Ему всюду мерещились происки абстракционистов, обывательщина, мелкотравчатость. На его мироощущение явно давил внутренний цензор, заставлявший проверять себя: не слишком ли отпущены вожжи, не наступил ли тот самый грозный паводок? В нем жили два человека. Один осознавал, что необходимы здравая терпимость, понимание позиций художника, предоставление ему возможности отражать реальную жизнь со всеми ее действительными противоречиями. Другой считал, что имеет право на окрик, не желал ничего выслушивать, не принимал никаких возражений».
7-8 марта в Кремле опять состоялась встреча Хрущева с деятелями литературы и искусства. С большим докладом выступил секретарь ЦК Л. Ильичев, заявивший, что «у нас навечно утвержден ленинский курс в жизни, и порукой тому Центральный Комитет партии во главе с Н. С. Хрущевым». Ильичев обрушился на тех, кто «сеет недоверие в умах молодежи к совершенно ясным и четким выступлениям партии против тенденций, чуждых советскому искусству, хочет выдать себя за духовных «наставников», духовных «вождей» нашей молодежи. «Но у нас был, есть и будет только один духовный вождь народа, советской молодежи — наша великая Коммунистическая партия!»
Объектом грубой критики в большом и путаном выступлении Хрущева на этот раз стал кинофильм молодого режиссера Марлена Хуциева «Застава Ильича». Особое неудовольствие Первого секретаря вызвало то обстоятельство, что главные герои фильма; выглядят какими-то неприкаянными: «Они показаны так, что не знают, как им жить и к чему стремиться. И это в наше время развернутого строительства коммунизма, освещенное идеями Программы Коммунистической партии!»
