Полковник нетерпеливо обратился к старшине:
— О чем эти люди говорят? Почему они поминают имя Бетерсултана?
Старшина еле слышно выдавил:
— Они думают, что пристав Бетерсултан самый большой начальник на земле. Не надо слушать, что говорит такой дикий народ…
Полковник с трудом удержал улыбку, но счел не лишним пригрозить:
— Тогда я вызову и Бетерсултана из Чеберлоя, пусть поговорит с вами!
Толмач перевел народу эту угрозу, в толпе зашумели, и Гишлако, приблизившись к полковнику, умоляющим голосом зашептал:
— Немного время давай нам, говорит народ, все сделаем, говорит: налог дадим, баран дадим, солдат дадим…
Полковник важно кивнул, и старшина поспешил увести его со всей свитой в свой дом, где уже было приготовлено обильное угощение: две целиком зажаренные бараньи туши и лучшие вина.
После их ухода страсти на площади закипели с новой силой. Чего здесь только не было: и опасения, и угрозы, и проклятия, и моления. Особенно горячился Элса. Как бы люди ни проклинали белого царя, а жестокая рука его давно дотянулась до бороевцев, и они хорошо знали, как тяжело прикосновение этой руки. Должно быть, в силу этого страсти постепенно сменились опасениями, и то один, то другой из стариков начинял называть имена джигитов, которых можно послать в солдаты, чтобы не ссориться с полковником.
Уже обсуждали, каких коней брать для будущих воинов, так чтобы не совсем разорить семью, на которую падет бремя солдатчины.
Старый Элса спорил до хрипоты, но в конце концов зло махнул рукой и пошел прочь. Когда он проходил мимо молодежи, скромно стоявшей в стороне и ждавшей, какое решение примут старики, взгляд его невольно остановился на незнакомом юноше в ладно сшитой черкеске. Незнакомец смотрел на него горящими глазами.
Элса невольно остановился. Потом поманил молодого человека пальцем.
— Ты откуда, джигит? — спросил он. — Ведь ты не здешний? Может быть, ты приехал с полковником?
— Нет, я пришел из Шатоя, — ответил тот. — А к полковнику я не имею никакого отношения.
В его голосе прозвучала нотка презрения, и старик внимательно посмотрел на него. «Совсем еще мальчик, — подумал Элса, — но какой-то серьезный. И взгляд горящий и тревожный. Из таких вот рождаются большие люди…» Он на минуту закрыл глаза и почему-то сразу увидел перед собой Зелимхана, каким довелось увидеть его однажды… «И великие абреки», — добавил про себя старик.
— Вы очень хорошо сказали, отец! — донесся до него взволнованный голос.
Элса открыл глаза. Юноша глядел на него с восхищением. Во всем его облике было какое-то напряжение.
— Ни одного человека, ни коня, ни гостеприимного очага этим людям, приносящим в аулы одни только беды! — произнес он звенящим голосом.
— Ты чей? — намного помолчав, спросил Элса.
— Я из Шериповых… Меня зовут Асланбек.
— Не сын ли ты Джамалдина Шерипова, того, что живет в Грозном?
— Да.
— Твой отец уважаемый человек, — серьезно и с почтением оказал Элса. — А зачем ты пришел к нам в Борой?
— Я хотел повидаться с Решидом, сыном вашего Гази. Мы могли бы вместе вернуться в город к началу наших занятий.
— Ты тоже учишься в школе? — поинтересовался старик.
— Нет. — Асланбек смущенно опустил глаза — он боялся показаться нескромным. — Я в реальном училище.
— Это хорошо, — сказал Элса с уважением. — Но Решид в это лето не приезжал в аул. Старый Гази уже начал беспокоиться. Вчера он ушел в Грозный, чтобы повидать сына… Быть может, будь он сегодня здесь, старики не решили бы посылать белому царю джигитов, — добавил он как бы пре себя. — Гази много видел в жизни, и все у нас очень уважают его.
Асланбек почтительно простился со своим новым знакомым, но старик остановил его.
— Скажи, джигит, — задумчиво спросил он, — вот ты ученый, может быть, ответишь мне. Придет ли время, когда станет легче жить крестьянину и пастуху? Или так будет всегда, потому что так положено от века?
— Я думаю, такое время обязательно придет! — горячо ответил Асланбек. Ему так хотелось передать старику свою убежденность, что он приложил руку к груди.
Но старик только печально улыбнулся. На прощание он, словно отпуская его, махнул рукой и побрел к дому.
