Но не мог осознать себя мужем: слишком много отцовских инстинктов пробудилось во мне в созидательной. Любые попытки сближения с совершеннолетней воспитанницей отторгались воображением как позорное прелюбодеяние.
А еще… временами… Козетта… Эту милую добрую барышню с забавным курносым носиком и родинкой на щеке я все чаще видел супругой… Или всё понимающей тещей.
Ну не мог я определиться!
И сильней проникался уверенностью, что не должен сам выбирать. Не правильно, не по-рыцарски себя навязывать дамам.
Да, я очень боялся отказа. Который собьет меня с ног.
Но крутился, прыгал и бегал в предвосхищении счастья. Мои прекрасные женщины сами договорятся, все поймут и разложат по полочкам. И однажды одна мне признается… Это будет фурор, восхищение! Фейерверк на горе Аргамург! И какое бы чудо блаженства ни готовила нам судьба, они обе останутся рядом. Вот что главное. Мама и дочка — связанные навеки…
Иногда за грудиной покалывало. Я выныривал из мечтаний и терпел растущую боль. С неохотой сознавая, что частично доктор Шмидт прав. Ну и что? Всего три недели…
Две недели…
Одна… Каждый день нам сулит долгожданную встречу!
Каждый день подводит давление, подбирается тошнота…
Ну и пусть. Медицина всесильна, а тотальные обновления гарантируют двести лет. Правда, я до сих пор не ложился под «энергопилы» генетиков, но избавиться от старения и сопутствующих болезней на любом десятке не поздно.
…Оказалось, не все так-то просто, а инфаркт миокарда рвет сердце, как тысячи лет назад. Меня взяли ночью с постели, усыпили и спрятали в камеру глобальной реанимации. Я падал, падал и падал в бесконечную черную яму и отталкивал Альбертину. Она летела за мной с искаженным от страха лицом, протягивала ручонки, кричала: «Папа, хватайся!» — «Уходи, ты обязана выжить!» — «Я хочу выжить вместе с тобой!..»
Она меня дернула, или это я протолкал вверх обоих, подключив реакторы воли… Память медленно возвращалось… Сквозь тугое гудение приборов просачивались слова:
— Красивый мужчина… Он выживет?
— Что ты, дурочка, обязательно.
— А девочка?
— Девочка вряд ли. Говорят, она разрушается.
— Как страшно!
— Страшно, когда приходят богатенькие невежи и диктуют свои условия.
— На последнем этапе… Не верится… В наше время…
— А что ваше время? До сих пор не всякие роды завершаются благополучно, иногда умирает мамочка, а иногда младенец. Все женщины это знают, но упрямо идут на риск. Нет высшего счастья для матери, чем счастье рожденья ребенка.
Я дернулся — найдено слово! Я — мать! Сегодня я — мать!
Вскочил, оттолкнул дверцу камеры и двух всполошившихся клушек, скорее, скорей в созидательную! Вокруг тумбы сновали ученые, звенели и выли приборы, Козетта крутила солнышко на моем большом турнике, Альбертина… Ширма отброшена, моя дочь заторможенной куклой вращается за стеклом, с живота рвется бледная кожа, обнажая петли кишечника!
— Искусственная генетика! Разряд! Два разряда!
Малютка дергается, кричит! Изо рта вылетают осколки перемазанных кровью зубов!
— Прекратить! Всем слушать меня! Мужчины — на тренажеры!
— Но сэр Герберт…
— К дьяволу Герберта! Я сам за все отвечаю! Все усиленно гоним генетику!
Я прыгнул в седло, я крутил педали велосипеда, скорее, скорее, скорее! Как будто устроил гонки с Ее Гниличеством Смертью! Будто гнал ее, ненасытную, будто сам размахивал брошенной перепуганной бабой косой! О, я видел, как тонкая кожица закрывает жуткие раны, как засохшие губы облизывает розовый язычок! Моя девочка улыбалась! И уже удивленно, сознательно смотрела на суматоху, искала папу и маму!
— Салют, Альбертина!..
…Коса соскользнула из приоткрытой в приветственном жесте руки и пронзила бедное сердце. Мужчина взревел и обрушился на широкий руль тренажера. Но педали еще поворачивались, еще посылали в пространство последние вспышки энергии…
Стекло поднялось. С постамента сорвалась высокая девушка:
— Мой папа! Папа! Он… умер? — Растерянный взгляд запинался о виновные лица врачей.
У вдовы задергалась веки. Она подошла, прикрыла одеялом новорожденную:
— Я об этом подумала, Бет. Теперь мы остаемся единственными наследниками Ротвеллеров.
