Мышонок и его отец - страница 12

Бурундук обернулся – в коридоре никого не было; он бросился в приёмную и выглянул из норы. Мышонок с отцом, развернувшиеся от толчка, когда Ральфи ворвался в хранилище, успели уже уковылять наружу и топали прямиком в голубеющий над лугом рассвет, прочь от Луговой Кладовки Взаимопомощи. Бумажный мешок они бросили. Бурундук уставился им вслед. Мышата одолели ещё несколько шагов, споткнулись и плюхнулись в снег. Бурундук покачал головой:

– Не разберу, что это за чудики такие, но вреда от них никакого. Пускай себе идут.

Мышонок с отцом лежали в снегу и дребезжали от хохота.

– Скри-хе-хе! Скри-хе-хе! – заливался жестяным, скрипучим смехом отец. – Гадальщик-то не ошибся! Напророчил Ральфи дальнюю дорогу! Скри-и-и!

– Скри-хи-хи! Скри-хи-хи! – хихикал малыш. – И вкусная еда сбылась, только для барсука! Скрик!

– Бом! – пробили часы на фронтоне церкви по ту сторону луга. – Семь часов!

– Слышишь? – воскликнул отец. – Пора замолчать! Скри-и-и! – И снова затрясся от хохота.

– Если пора замолчать, почему же мы до сих пор говорим, папа? – пропищал малыш.

– Ты уже нарушил одно правило заводных механизмов, когда заплакал на работе, – сказал отец. – Так отчего бы не нарушить и второе – и уж покончить с этим раз и навсегда?!

– Я и раньше много раз пытался говорить днём, – возразил сын. – Но до сих пор ничего не получалось. Интересно, как же это теперь вышло?

– Должно быть, смех освободил тебя от власти древних законов, – раздался у него над ухом низкий, глуховатый голос, и из-за дерева выпрыгнул Квак, уже не такой огромный, как ночью, и совсем не такой таинственный. Гадальщик оказался всего лишь лягушкой не первой молодости, а его перчатка – старой ветошью. В холодном, резком утреннем свете нетрудно было различить, кто он таков: старый сумасбродный коммивояжёр, неприглядный и несолидный, обвешанный всякими причиндалами, щеголяющий с монетой на шее и продающий свои сомнительные услуги везде, где представится случай. Он поднял мышонка с отцом, поставил их на ноги, задумчиво оглядел и добавил: – В жизни не слыхал, чтоб игрушки смеялись!

– А вы не видели, что случилось? – спросил отец и поведал Кваку о неудавшемся ограблении.

– Надо же, какое безрассудство! – поразился Квак. – Бедный мальчик, слишком он был горяч. Выходит, сбылось моё пророчество… Ужас, до чего быстро! Но почему вы не спрашиваете, что я тут делаю?

– А что вы тут делаете? – спросил мышонок.

– Я последовал за вами! – объявил Квак. – Что-то влечёт меня к вам, и по семенам я прочёл, что ваша судьба связана с моей неразрывно. Тогда я ничего не сказал – мне стало жутко. Я увидел тёмные, страшные вещи в том узоре. И неведомые опасности, скрытые за завесой грядущего. – Он затряс головой, словно пытаясь отогнать зловещее видение, и монета закачалась у него на шее, как маятник.

– Вам до сих пор страшно? – спросил отец.

– Не то слово! – воскликнул Квак. – Вы решили идти вперёд?

– Назад пути нет, – сказал отец. – Мы больше не можем танцевать по кругу. Вы станете нашим другом? Пойдёте с нами?

– Будьте моим дядей! – попросил мышонок. – Дядюшка Квак!

– Ах, – вздохнул Квак, – лучше ничего не обещать! Я лишь сосуд скудельный. Не ждите от меня слишком многого. Пока не разойдутся дороги, предначертанные нам судьбой, я буду вам другом и дядюшкой; но большего я сказать не могу. – Он развёл лапами: по одну сторону сверкал за перелеском заснеженный луг, по другую – темнела тропа, по которой они пришли к банку. – Итак, куда? – вопросил он. – В город или на вольные просторы?

– Может, мы сумеем разыскать слониху, тюлениху и кукольный дом из нашего магазина? – сказал мышонок. – А, папа?

– Чего ради? – хмыкнул отец.

– Тогда у нас будет семья, – объяснил сын. – И нам станет уютно.

– Во-первых, – начал отец, – я себе не представляю, как может быть уютно рядом с этой слонихой! Да и вообще, это ни в какие ворота не лезет! Как бы она ни задавалась, её и этот дом наверняка держали там на продажу – точно так же, как нас с тобой и тюлениху, и за это время они могли попасть куда угодно! Теперь их не сыскать. Гиблое дело, даже и не мечтай.

– Она спела мне колыбельную, – напомнил мышонок.