Она шмыгает носом, робко кивает, а доктор Крантор говорит: «Родни, если Пиппа возьмёт тебя в руки, ты ведь не убежишь?»
«Нет», – отвечаю я, ещё более поражённый. Пиппе никогда не разрешалось брать меня в руки, потому что доктор Крантор боится, что она может меня уронить, а я представляю собой серьёзные инвестиции исследовательских долларов. Но сейчас доктор Крантор открывает клетку сверху и вытаскивает меня за хвост, как он всегда делает, когда собирается запустить меня в лабиринт; теперь же он опускает меня в сведённые вместе, очень тёплые ладошки Пиппы. Она смотрит на меня сверху вниз. Её дыхание тоже тёплое, слёзы поблёскивают в уголках глаз. «Видишь? – произносит доктор Крантор, – Родни в полном расцвете сил. Он в порядке, Пиппа. С ним всё хорошо, несмотря на то, что он умный».
Я ничего не понимаю, и никто не даёт ответ на главный вопрос. «Что случилось с Элджерноном?» – спрашиваю я.
«Он умирает», – отвечает Пиппа тоненьким голоском.
«Угу, – говорю я. Об этом я уже догадался. – Он попадает в лапы кошке или в мышеловку?» Уголки губ Пиппы снова опускаются, пока она гладит мою спинку, слышится вздох доктора Крантора.
«Родни, – начинает он. – В сказке, а, точнее, рассказе, “Цветы для Элджернона” у мыши по имени Элджернон усилен IQ, прямо как у тебя. Вот только эта история была написана ещё до того, как подобная процедура стала возможной. В любом случае, мышь умирает в результате эксперимента».
«Он умирает, потому что он умный, – печально тянет Пиппа. – Вот только сначала становится глупым. Эксперимент выветривается, и он снова глупеет, а потом умирает. Цветы – на его могилу!»
«Так, – вклинивается доктор Крантор, – слушайте меня оба. Это просто сказка.Ни одна моя мышь не умерла преждевременно в результате усиления IQ, и ни у одной это усиление не выветрилось. Все мои мыши остаются умными и не умирают раньше, чем им положено. Если уж на то пошло, они живут дольше, чем обычные. Ясно? Теперь всем полегчало?»
«Но как они умирают? – встревоженно спрашиваю я. – Как они умирают, если они сидят в своих клетках, где нет ни сов, ни кошек, ни змей, ни мышеловок?»
Доктор Крантор качает головой. «Они просто умирают, Родни. Умирают от старости. Все мыши умирают когда-нибудь. Но они прожили хорошую жизнь. Я забочусь о своих животных».
«Что?» – спрашиваю я в оцепенении. Все мыши умирают? «И я умру? Даже если вокруг не будет кошек?»
«Это случится не скоро, – отвечает доктор Крантор. – Все умирают. Ты не знал?» Капля воды разбивается о мою голову, доктор Крантор продолжает: «Пиппа, милая, не плачь. С Родни всё в порядке. Посмотри, совершенно здоровая маленькая мышка. Пиппа, дорогая, если ты намерена его утопить, то лучше положи обратно в клетку».
И он помогает ей положить меня обратно в клетку, говорит, что угостит её мороженым, а мне принесёт особого сыра, и даже в лабиринте бежать ради него не придётся, и они скоро вернутся. Все эти слова проносятся мимо меня, как в тумане, я же съёживаюсь в своей клетке, пытаясь уложить в голове то, что только что узнал.
Я умру.
Я умру. Все мыши умирают. Вот почему сказки про мышей никогда не упоминают, что с ними случилось, все и так это знают. Мыши умерли. Мышь, которая стала лошадью, умерла, и мыши, которые освободили льва, умерли, и Стюарт Литтл умер. Я сворачиваюсь в клубок в углу своей клетки и думаю обо всём этом, потом разворачиваюсь и бегу сломя голову по своему колесу, чтобы больше не думать.
Меня вы научили говорить на вашем языке. Теперь я знаю, как бояться, – спасибо и за это.
А эта фраза откуда взялась? Понятия не имею, да и неправда. Я боялся и до того, как узнал, что умру; боялся кошек, змей и мышеловок. Но страх всегда помогал избежать чего-то, а теперь я боюсь то, от чего не уйти. Кручу колесо в клетке, пытаясь убежать от того, что, как я узнал, неизбежно.
Доктор Крантор и Пиппа возвращаются. Он принёс мне восхитительный кусочек сыра, зрелый чеддер – настоящая роскошь по сравнению с тем, что я обычно нахожу в конце лабиринта. Они с Пиппой сидят и смотрят, как я его грызу, после чего доктор Крантор интересуется: «Ты в порядке, Родни? Полегчало?»
