— Ну ты, придурок! — набросился Мотня на Чекана. — "Свезем!.. Мурзика порадуем!.." Теперь из-за тебя мышей полно в доме!
— Ничего. Мурзик переловит.
— А если не переловит? Если они его сожрут? Видал, как он от них дунул?
— Купи мышеловку. А я бы мышек оставил. Для уюта. Сидишь вечером, пьёшь чай, а где-то мышка: хрум-хрум… Вроде сверчка.
Мотня немного успокоился, только дышал громко — так с ним случалось, когда чувствовал себя немного дураком. Но кто сейчас-то был виноват, скажите, а?
— Ладно, Чекан, купишь мне мышеловку.
— Две куплю! — пообещал Чекан.
Вот жмот, нет чтобы для красоты сказать: "сто" или хотя бы: "десять"!
— Ладно, забыли. Давай выпьем-закусим. У меня от этих волнений аппетит разыгрался зверский.
У Чекана, понятно, разыгрался тоже.
— А то! Давно пора червяка замочить.
— Сейчас сделаем! Жалко, хавать очень хочется, а то бы отбивные разморозил.
Мотня любил готовить. Вообще был хозяйственный. В кухне у него валялась целая библиотека из книг по этому делу. Чекан подобрал одну и прочитал:
— "Грёбаная кулинария"…
— Не "грёбаная", а "грибная", придурок!
— Это я шучу, — ухмыльнулся Чекан.
— Ну, ладно! Сейчас по-быстрому сосисочек напустим…
— У тебя какие-нибудь молочные, в презервативах… — прикинулся аристократом Чекан.
— Ты что, пацан! Натуральные говяжьи, в бараньем чреве!
Пока сосиски кипели, пиво, помидоры с огурцами и остальное отнесли в комнату, где Мотня клево расставил всё на низком столе. Чекан почувствовал себя словно в хорошем ресторане, где был один раз, когда всей бригадой обмывали мочиловку Косого.
Мотня налил себе в кружку "5 лет Обручевскому району", Чекану — в другую, без надписи.
— Ну, за удачный день сегодня.
За окном солнце садилось в кратер из облаков. Небо сразу поскучнело и потускнело. Включили лампу. Заодно включили телевизор. В нем крутили кино про ихних заокеанских братков.
— Много у них разговаривают, — заметил Мотня. — Пока кого-нибудь замочат, на тыщу баксов наговорят.
— Наверное у них язык такой, — предположил Чекан. — Располагает к разговорам.
— Да нет, — разъяснил Мотня. — Просто в кино всё туфта. Вон, гляди, лысому ломом дали по балде, а он опять прыгает, как новый.
— Фуфло! — согласился Чекан.
— Ну, давай еще пивка задубасим. Это у них там общество потребления, а у нас общество употребления…
Но не успели они сделать еще по паре глотков, как с кухни послышался буравящий душу скрип, а затем растрепанный жестяной грохот. Мотня побежал в кухню, а Чекан остался допивать пиво.
Мотня вернулся озадаченный.
— Ничего не понимаю. Ящик из тубмы сам выполз и упал…
— Что там лежит-то у тебя?
— Да хрень всякая: проволока, гвозди, провода…
— Может, дом покосило?
— Тогда бы и другие ящики поехали, чудило!
— Значит, Филиппыч. У меня у тетки в доме живет Филиппыч. Она ему сахарок кладет, чтобы был добрей. Потому что, когда Филиппыч рассердится — всё вверх дном переворачивает. Никого не видно, а посуда с полки так и летит.
Мотня хмыкнул.
— Это ты кина насмотрелся.
— Да пошел ты! Мне тетка сама рассказывала! А общаться с ним надо ласково. Особенно если что-нибудь пропадет с ясного места, и никак найти нельзя. Значит, Филиппыч сбондил. Тогда надо сказать: "Филиппыч, забавник, поди поешь каши, отдай вещи наши". И через полчаса — хоп! — всё снова на месте. А если начать базар на забор мазать, то стремно будет… Еще он зеркало не любит…
— Я мочиловку Косого прошел, там стрельбы было — до неба. Во где стремно было, понял?
— Понял, — кивнул Чекан, потянувшись то ли к сосискам, то ли к пиву, то ли к тому и другому. Но не дотянулся.
Где-то затрещало, свет погас, телевизор потух. Комнату заполнили молчаливые сумерки.
Мотня отвратительно выругался.
— Монтеры наши, туда и так их!
— Позор двадцатого века, — констатировал Чекан.
Поскольку уже довольно сильно стемнело, Мотня взял зажигалку и, освещая себе дорогу ее слабым огнем, отправился к входной двери. В прихожей он бесполезно пощелкал выключателем и снова страшно выругался.
Вернулся он уже менее злой, потому что сильно удивленный.
— Хрень какая-то. Все предохранители сразу повыбивало. Включаю — снова вырубает. Не видал такого.
