Впрочем, сие обстоятельство мне в некоторой степени на руку. Вряд ли, даже при пессимистическом варианте мне грозит что-то страшное. Скорее всего, отделаюсь несколькими годами перевоспитания на этой негостеприимной планете.
Я это понимал. И полицейские Нэфуса это понимали. Но последним это понимание не мешало играть свою роль до конца и с каким-то нездоровым служебным рвением.
Спектакль под тафтологичным названием «поимка преступника на месте преступления» начался еще там, в квартире Германа Ли, когда я, застигнутый в одной комнате со свежим трупом, пытающийся влезть в хозяйский компьютер, оказался под дулами сразу нескольких лазерных излучателей.
— Стоять! Ни с места! Полиция!
Я понимаю, взять преступника «тепленьким» для полицейских такая же редкая удача, как для журналиста вроде меня — уломать на внеплановое интервью кого-нибудь из высокопоставленных чиновников. Отсюда и такой энтузиазм.
— Орудие преступления?…
Пара прибывших на захват криминалистов бросилась на поиски хоть какого-нибудь оружия в квартире. Будучи найденным, оно немедленно попадет в категорию «орудие преступления». Еще один криминалист провел небольшим приборчиком по моим рукам, видимо, снимая отпечатки пальцев. Затем он с этим же приборчиком принялся ходить по квартире, подводя его, то к стенам, то к мебели.
— Все сходится, — вещал тем временем, ни к кому конкретно не обращаясь, полицейский, руководивший задержанием, — и время, и дата, и адрес. И даже то, что убийца — рыжий. Трудно спутать.
Предпоследняя фраза, будучи произнесенной сугубо нейтральным тоном, все же воспринялась мной как оскорбление. Ну откуда, скажите на милость, такое отношение к людям с рыжими волосами? То пренебрежение, то подозрительность, то вульгарная издевка. Предрассудок хуже расизма или национальной розни, хотя бы потому, что эти патологии давно ушли в прошлое — вместе с расами и национальностями. Кстати, сам полицейский был смуглым, лысеющим, с темно-коричневыми бакенбардами и слегка раскосыми глазами. То есть, не далеко отстоящим от нормы.
— Ну что, — обратился он ко мне с лукавой улыбкой, — будем признаваться, или?…
Я помотал головой.
— Орудие преступления не найдено, — сообщил тем временем один из криминалистов, — установлено, однако, что убийство совершено при помощи…
— Выкинул! — рявкнул, заглушая негромкий голос криминалиста, полицейский, руководивший задержанием, и довольно сильно хлопнул меня по плечу, — признай, рыжий, ты его выкинул!
— Куда? — спросил я отстраненно и вздохнул. Глупость несусветная, ибо стандартные жилые корпуса, во-первых, герметичны, а во-вторых, никаких укромных мест в них попросту не предусмотрено. Излишество, да будет вам известно.
Впрочем, вряд ли полицейский был настолько глуп, чтобы не знать этого. И этими своими возгласами он вовсе не пытался сформулировать какую-то правдоподобную гипотезу. Он хотел другого — вывести меня из состояния равновесия, напугать и, тем самым, лишить воли. Превратить в удобный материал для обработки.
— Ты учти, рыжий, — тон полицейского из громогласного стал вкрадчивым, а улыбка бесследно улетучилась, — жизнь — штука тяжелая. И опасная. Особенно у нас, на Нэфусе…
Видал я таких философов. С барной стойкой вместо трибуны.
— …и случиться может всякое. Например, случайный выстрел на улице, по пути в участок. Раз — и нет… кое-кого. А в протоколе напишем: «случайный выстрел».
Господи, ну что за примитивизм пополам с наивом?! На кого это рассчитано? На подростка, не оплатившего конфетки в магазине?
— Ладно, — этим многозначительным словом полицейский дал понять, что разговор окончен, — не хочешь говорить здесь — поговоришь в другом месте. Наш следователь тебя быстро… разговорит.
Следующую ночь я провел в участке, конкретно — в одной маленькой одноместной комнатке с герметичными стенами и дверями. И без всяких ужасов, что, по мнению моего собеседника-полицейского, должны были себе вообразить задержанные. Не было никаких пыток, избиений и подсаживания в одну камеру с десятком уголовников. Напротив, меня в участке даже накормили, а кровать, бывшая в «моей» камере единственной мебелью, оказалась вполне пригодной для сна.
