— О да, прекрасная идея. Я только должен отослать Салли МР3-файл по имейлу. Еще минут десять, нормально?
— Я пойду наверх и надеюсь, что у тебя все получится.
Он уже опять вцепился в свою клавиатуру и ведет себя так, будто меня в комнате нет.
Так что я жду, жду… Через час кровь ударяет мне в голову. Я представляю себе, как сбегаю вниз и начинаю орать: «Просто удели мне хоть какое-то внимание: отвечай мне, по крайней мере, когда я с тобой разговариваю!» И никак не могу остановиться. А Тобиас все равно не обращает на меня никакого внимания, так что я вытряхиваю на пол все белье из боковых шкафов. Он все барабанит по клавишам, поэтому я вытаскиваю выдвижные ящики, и это приносит мне больше удовлетворения, потому что там лежат тяжелые вещи, которые падают с грохотом. Но я еще толком ничего не сломала, поэтому разбиваю вдребезги окна в гостиной, а он все не замечает меня. Я начинаю резать запястья осколками стекла и пишу своей собственной кровью на стенах: «Просто ответь мне, мерзавец!» и в итоге он вынужден поместить меня в психушку — такие вот дела.
***
Ночью наступает окончательная победа весны. Взошедшая полная луна приносит южное тепло и насыщенный аромат мимозы. На дверях амбара я обнаруживаю ночную бабочку размером с дамскую сумочку; с ее крыльев на меня слепо уставились пятна странных ложных глаз.
На следующий день Людовик спозаранку уже копается на своей половине огорода. Увидев меня с Фрейей, висящей в перевязи на моей груди, он опирается на свою лопату и почтительно приподнимает шляпу.
— Как la petite?[37]
— Очень хорошо, спасибо. Вы сегодня рано.
— Конечно, — говорит он. — Садоводство — это моя профессия.
Я улыбаюсь такому причудливому обороту речи, когда он говорит о садоводстве, как о работе или ремесле. Но он добавляет совершенно серьезно:
— Мой отец тоже был таким. Во время войны он прививал помидоры на побеги картофеля. Немцы реквизировали помидоры, но в землю они не заглядывали. Благодаря ему мы не страдали от голода.
Расшифровка этой фразы требует напряжения из-за сложности местного диалекта, но я уже начинаю привыкать к его манере изъясняться.
— А чем занималась ваша мать?
— Роза? Она была школьной учительницей.
— Роза? — переспрашиваю я. — На моем балконе вырезано имя «Роза».
— Это она. Роза Доннадье. Мы жили там, когда Ле Ражон принадлежал ее брату, моему дяде.
— А я все думала, кто она такая. Пыталась представить себе, какой она была.
Он бросает на меня проницательный взгляд.
— Красивая. Крошечная, как воробышек. Но вместе с тем горячая. Роза была настоящим тираном. Кричит: «Я — школьная учительница и сестра учителя, а ты — чумазый paysan, и больше никто!» А мой отец, он просто стоит и смотрит на нее. И думает себе: «Как мне повезло, что она согласилась выйти за меня!»
Я смотрю на сгорбленную фигуру Людовика и пытаюсь разглядеть в ней романтическую историю любви его отца и красивой, пылкой матери. Но за видавшей виды шляпой и пыльной рабочей одеждой ничего такого не видно.
— Если вам понадобится кто-то, чтобы присмотреть за вашей la petite, — угрюмо говорит он, — это могу быть я, пока копаюсь на огороде. Я имею опыт в таких делах.
— У вас есть дети? — спрашиваю я, чтобы скрыть свое удивление.
Он пожимает плечами.
— Уже нет. — Его тон исключает все дальнейшие вопросы.
***
К нам заезжает Жульен.
— Сейчас мартовская убывающая луна, Анна, — говорит он. — Все семена нужно сажать сегодня.
— А вы всегда высаживаете растения на убывающую луну?
— О да! Абсолютно всегда.
В его глазах часто появляется какое-то насмешливое, поддразнивающее выражение. И я не знаю, серьезно он говорит или шутит.
Жульену нравится заходить к нам. Точнее, он включил нас в свой утренний маршрут. Теперь он проходит мимо наших дверей во время своего ежедневного похода вниз, в кафе Ивонн в Эге.
— Вы считаете это безумной идеей — попытаться открыть ресторан в таком месте?
— В течение восьми недель с приходом лета в долине будет полно туристов, — говорит Жульен. — Не вижу, почему бы им не подняться по склону холма, чтобы поесть здесь. Это красивое место.
— Не знаю, можно ли за сезон в восемь недель заработать на этом достаточно денег, чтобы на них прожить.
