За нагромождением коробок послышались шаги, Нечайкин быстро отскочил от Прохоровой, но опоздал. Обернувшись, в проходе он увидел Кузьмина жестокого и мстительного мужиченку с заячьей губой. Тот нехорошо ухмыльнулся и с каким-то зловещим присвистом на весь цех шутливо сказал:
- Нечайкин, сука, опять ты мою бабу лапаешь? Смотри, гендонист хренов, я тебе руки поотрываю и глаз на жопу натяну.
- Иди ты, тоже кавалер нашелся, - довольная тем, что стала предметом спора, сказала Прохорова.
- Ну да, твоя баба, - уныло ответил Нечайкин. Он люто ненавидел Кузьмина и презирал его за то, что Кузьмин считал, будто гедонист, или как он выражался - гендонист, это человек, занимающийся онанизмом через презерватив.
Нечайкин боялся Кузьмина за подлый жестокий нрав и был уверен, что теперь этот плешивый хмырь обязательно будетмстить ему и без разборки не обойтись. Нечайник с тоской подумал, что ему наверняка придется поить Кузьмина вермутом и может даже не один раз. Он прикинул, в какую сумму ему обойдется мировая, но быстро запутался в арифметических расчетах и невпопад проговорил:
- Ножницы никак наточить не могу. Где точильщик? Опять с утра нажрался?
- В Брюссель твой точильщик укатил, - с тем же зловещим присвистом ответил Кузьмин. - В командировку послали ножи точить. Вчера с филиала позвонили, сразу и уехал.
- А Брюссель это далеко? - игриво спросила Прохорова.
- Под Казанью, - ответил Нечайкин. - Там недавно ещё один химкомбинат построили. Брательник у меня там. Срок мотает. Пишет, ничего кормят, как в санатории, только волосы лезут и зубов почти не осталось. Химия, ети её мать!
- А за что его? - поинтересовалась Прохорова.
- Да, блядь одну пришил. Он её три дня как порядочную в столовую водил, клипсы ей купил, ханку каждый вечер приносил, пополам пили. А она, сука, в доверие вошла и однажды увела у него сумку. Новую, дерматиновую, с портретом Фридриха Энгельса. Она бы, блядь, и одежду увела, но его дома не было, а кровать и стол не осилила. Он её потом в пивной нашел и пришил. Нож как всадит в брюхо, а из него - пиво фонтаном. Видать, много выпила. Правда, сумку так и не нашли - успела кому-то передать. А брательник срок мотает. Судья не разобрался, что к чему, или подмазали. У неё то ли шурин, то ли сноха в судейском буфете посудомойкой работает. Отомстили гады. Да ничего, он ещё молодой. Вернется, зубы вставит. Вон, как у меня. - Нечайкин оскалился и провел грязным пальцем по неровному ряду посиневших железных зубов.
- У меня братан тоже сидит, - похвастался Кузьмин. - В Австралии. Десять лет усиленного режима вкатали. Машину бутылок налево пустил. Гудели три дня, потом взяли его с поличным, а уже все пропито и прожито. - Кузьмин радостно рассмеялся. - Вещи, конечно, конфисковали и тут же унесли. Теперь уж скоро выйдет. Говорят, амнистия будет к празднику трудящихся.
- А у меня сосед недавно в Австралии был, - в свою очередь похвастал Нечайкин. - Говорит, прямо на вокзале мыло давали и шифер. Мыла ему не досталось, а шифера он набрал на все деньги. Наделал из него полок для пустой посуды, да ещё несколько листов осталось. Тебе нужно? - спросил он Кузьмина.
- Я посуду на пол ставлю, - ответил Кузьмин. - Мне штаны новые нужны, а то в пивную сходить не в чем.
- В магазине купи, - посоветовала Прохорова. - У меня знакомый в фирменном магазине "Штаны" работает. Говорит, там бывают.
- Там только сатиновые, - ответил Кузьмин. - Их на три года хватает, не больше. А если стирать, то и на два не хватит. Я вон прошлым летом постирал рубаху, теперь на нитки расползается. - Кузьмин сунул палец в дырку на рукаве и продемонстрировал непрочность ткани, увеличив тем самым дырку раза в два.
- Ладно, я пойду работать, - с напускной безмятежностью сказал Нечайкин и срывающимся голосом запел: - "Какой хорошей, свежей будет водка, моей страной мне вылитая в гроб".
Вернувшись на свое рабочее место, Нечайкин долго сидел, щелкал ножницами и открыто наблюдал, как соседка за своим столом, задрав халат, чешет ногу. Она сладострастно царапала кожу вокруг малиновой язвы величиной с медаль и иногда кричала своей подружке, сидящей через несколько столов:
