Нахожу штамп Петрищевского сельсовета о прописке и показываю его Ларисе. Не верилось своим глазам, и в то же время мы оба были переполнены счастьем. Я не могу припомнить, чему бы я за последние годы так же радовался, как этой прописке. Как тут не вспомнить А. Галича: «Лишь при советской власти такое может быть». Советская власть дала своим гражданам неведомые им ранее радости, наградила их новым смыслом бытия. И могут ли нас понять, например, американцы или западноевропейцы? Куда уж! Они догниют, так и не познав этих невиданных прелестей.
А может, мы их познакомим еще, а?
Когда мы через несколько дней вернулись из Москвы, нагруженные, как верблюды, нужными нам инструментами и материалом, комендант вручила мне и военный билет со штампом Тарусского военного комиссариата о воинском учете.
Фу-у-у! Наконец-то можно начинать жить на законных основаниях. И начали мы с ремонта. Распределили обязанности: мне ремонтно-строительные работы, а Ларисе мытье, чистка, побелка-покраска.
Именно в этот день мы обнаружили, что около нашего барака нет столь привычного русскому глазу архитектурного сооружения: деревянной будочки-уборной. Прошу прощения у читателей за такую прозу, но умалчивать об этом не хочется.
Стал я обходить соседние бараки в поисках этого коммунального удобства. Но ничего подобного не обнаружил. Я помнил, что около конторы такое сооружение есть, и оно оказалось единственным на весь поселок. Спросил я у соседа по бараку об этом деле, а он смеется надо мной и говорит: «В тайге, на свежем воздухе. Выбирай себе по вкусу: под елкой, кустом или на полянке!»
— Ну а зимой-то как же? А дети?
— Зимой в сарай, к скотине ходим.
Вот так-то, толстозадая Россия! Это в сорока километрах от Калуги, так сказать, под боком у отца советской космонавтики.
Когда мы захотели побродить по лесу, отдохнуть вечером после работ, то оказалось, что около бараков лес загажен. После мы всегда старались побыстрее проскакивать эту «нейтральную» полосу между поселком и лесом.
Здесь-то я и вспомнил слышанный в детстве от кого-то из вернувшихся с фронта рассказ или, может, даже анекдот про освобождение одного нашего села. Неважно, где это точно произошло, но теперь мне известно доподлинно, что это могло быть и в России, и на Украине, и даже в Сибири. Содержание следующее. Выбили немцев из села, и в него вошли советские войска. Солдаты были удивлены тем, что местные жители с остервенением и радостным возбуждением ломали какие-то будочки на своих дворах. Когда у них поинтересовались, то услышали в ответ, что немецкий комендант, узнав, что в селе нет дворовых уборных, был удивлен, поражен и издал приказ, чтобы каждый двор имел свою уборную. За невыполнение этого приказа, наверное, грозил расстрел. И вот в несколько дней приказ выполнен. А поскольку уборные строились по принуждению, то, естественно, при приходе своих были восстановлены свои привычки и обычаи. Да не посчитает меня читатель хоть в какой-то мере обеляющим фашизм. Не для того я рассказал этот случай, чтобы сказать, что было и в фашизме что-то хорошее. Нет. Я рассказал о наших обычаях и привычках. Так мы живем.
И пришлось мне заняться в первую очередь постройкой уборной. Достался нам вместе с квартирой и сарай. Нам пока что нечего было в нем держать, и он пустовал. Вот за ним я и строил будочку. Ко мне то и дело подходил кто-нибудь из аборигенов и, видя выкопанную яму и контуры будки над ней, спрашивал и интересовался. На мои ответы реагировали с недоумением, насмешкой, иронией. С этого дня, то есть с первого дня в поселке, мы и зарекомендовали себя в глазах населения как чужаки и избалованные москвичи.
Потихоньку мы приводили свое жилье в порядок, и через несколько дней весь ремонт был закончен. Правда, от крыс совсем мы избавиться не смогли. В самой квартире их не было, так как все дыры в стенках и в полу я заделал, но они продолжали копошиться в стенах между штукатуркой и бревнами. Чтобы избавиться от их соседства, нужно было сорвать всю штукатурку и что-то предпринимать основательное, но мы решили пока подождать. Во всяком случае до осени.
