Ваал смотрел на него и молчал.
– Ужас какой, – говорил Глеб, – все страдают и «умирают» друг друга вместо того, чтобы договариваться и планету чинить. Ну с этим-то мы вам поможем. На Землю вернемся, соберем специалистов по климату, по планетарным изменениям… У нас даже на Венере теперь красота и комфорт!.. Вам надо полярные шапки снова заморозить, вернуть смену времен года… Наверняка восстановить можно… Я бы слетал и позвал людей. Но без Марты никуда. Хотя если мы тут еще дней двадцать пробудем, кто-нибудь за нами должен прилететь… Ваал, отпусти меня, друг? Мне нужно найти мою Марту. Потом мы вам поможем, обещаю!
– Иди за мной, – наконец сказал Ваал, поднимаясь и тяжело ступая к выходу из комнаты. Они пошли по коридорам не вниз, как надеялся Глеб (к выходу, к словам «иди, друг, найди свою любимую, а потом вернись в сиянии мощи и разума своей цивилизации»), а вверх, где он еще не бывал.
– Куда мы идем?
– В ритуальный зал (научную комнату, жестокое помещение), – ответил мартын.
Они вошли в высокий зал. Потолок его был обшит большими синими листьями, они неярко, ровно светились. Одной стены не было, как во многих помещениях в горе, свод потолка нависал над обрывом, как огромный клюв. За невысоким каменным барьером уходила отвесно вниз пустота, десятки метров пустоты – и плескалась голубая вода океана.
По залу стояли большие каменные лохани, Глеб шагнул ближе, посмотрел – и вскрикнул в ужасе.
– Это женщины морского народа, – медленно сказал Ваал. – Те, кого нам удалось поймать.
– Вы что… охотитесь на них? Только на женщин?
– Мы ловим любых вееси. Они не говорят нам своих тайн, хотя мы спрашиваем умело и без устали. Мужчины умирают быстро. Женщины – медленно, они полезнее, мы спариваемся с ними, это очень приятно. Ты тоже можешь попробовать… И спрашивать их, где может быть твоя женщина Маара…
В четырех каменных ваннах в воде лежали женщины. У них была голубая кожа, толстые, почти человеческие тела без талии, с небольшими округлыми грудями, и плоские лица без носов, но с крупными губами. Лица выступали из воды, женщины дышали открытыми ртами – кроме последней, самой маленькой, по человеческим меркам – подростка. Глеб, содрогнувшись, дотронулся до ее плеча и понял, что девочка мертва. Из ее висков торчали небольшие стержни из гладкого черного камня – как рожки, как кристаллы мнема – кожа вокруг них была вздутой и воспаленной.
– Так мы останавливаем их крики, – объяснил Ваал, внимательно наблюдавший за Глебом. – Вееси умеют говорить в твоем разуме. И кричать так, что ты готов разорвать собственную голову на куски, чтобы стало тихо…
Он подал знак мартыну, стоявшему у дверей, тот подошел вразвалку, поднял из лохани тело девочки – с него лилась вода – донес его до барьера над пустотой и небрежно сбросил вниз. Потом вернулся, потянул рычаг – вода, булькая, ушла. Глеб стоял растерянный, слушал, как колотится его сердце. Одна из русалок (как же их еще называть?) чуть приподняла голову из воды и смотрела, как мертвая отправляется в море. Потом перевела взгляд на Глеба. Глаза у нее были ярко-зеленые с серебром, почти круглые, без белков, с черной дырой зрачка. В висках торчали камни. Она посмотрела Глебу в самую душу, а потом закрыла невозможные свои глаза и ушла под воду.
– Мы зовем ее Третья, – сказал Ваал. – Она пережила уже пятерых, которых мы поймали после нее, очень живучая. Никогда не сказала ни слова. Я спаривался с нею много раз, приятность велика…
Глеб подумал, что если Ваал сейчас опять ему что-нибудь предложит, то он его просто ударит – наотмашь, как получится, много раз, пока не избавится от гнева и бессилия, рвущих грудь. Потом сиганет с обрыва – очень высоко, конечно, можно разбиться, вода при таком ускорении лишь чуть мягче камня… Так, стоп, а девчонок этих русалочьих, что же, здесь оставить придется?
Ваал сбросил кристаллы мнема с головы и ушел. Глеб тоже не смог больше находиться в жестоком помещении. Ушел бродить по коридорам, вышел на склон, где росла Пища. Тоскливо смотрел вниз – на дом и глайдер, которые, как и он сам, казались на этой планете осколками чужого, более простого и чистого мира.
