- Я ухожу хозяин... Говорят, новая власть крепкая, навсегда пришла и всех атаманов изведет, коней и почти всю скотину у тебя уже забрали, и дом твой и землю, все отберут у тебя. Все будут ровные и одинаковые. Никаких атаманов и генералов не будет.
- А кто же будет?- усмехнулся Тихон Никитич.
Танабай, не зная, что ответить, потупился в бесплодном раздумье.
- Атаманы всегда будут, как их не назови. Большевистский комиссар, или председатель ревкома, тот же атаман, только зовется по другому... А так, конечно, ты прав, на меня работать тебе уже ни к чему. Иди, я уже не могу тебе даже заплатить. У меня и хлеба-то почти не осталось, сам видел, последнее забрали. Верно говоришь, скоро и землю и дом заберут... Иди Танабай, может новая власть для тебя лучшим хозяином будет, чем я. Но за работу я с тобой разочтусь. Табун мой что на том берегу, хотел я тебе оттуда несколько коней отдать... но его уж поди ваши из Маната сами меж собой разделили. Потому я тебе своего коня, строевого отдам... пойдем..
- Не надо хозяин... я и так его взял. Тебе ведь он все равно уже не нужен. И коров окромя одной, я тоже заберу. Тебе же легче, не надо будет, ни пасти, ни чистить за ними, и хозяйке не ходить. Она вон с одной коровой-то еле управляется. Прощай хозяин. И это, пусть Ермил нас пропустит, Танабай кивнул на стоящего у ворот одноглазого "атаманского пса" который сжимал в руках шашку и прикажи хозяин...
Но Тихон Никитиче не приказал, он безвольно махнул рукой:
- Отвори ворота, пусть едут.
Танабай повернулся и косолапо заспешил на кривых ногах к нагруженной повозке, где его уже ждали приехавшие с той стороны Иртыша родственники, чтобы помочь ему догнать до берега и погрузить на баржу коня, вещи и коров...
- Да... совсем, видать, плохи наши дела, Домнушка. Танабайка не так просто ушел. Видимо в ревкоме это ему сказали, что все, хватит доносить на хозяина, пора тебе уходить. А раз так, то нас, по всей видимости, как это они говорят, скоро к ногтю,- высказал свои соображения жене Тихон Никитич, повергнув ее в тихие скулящие рыдания.
- Слава Богу, что Полюшка не здесь, ничего этого не видит и не знает,- причитала Домна Терентьевна,- хоть бы узнать, что с Володенькой, хоть бы жив был... а так, будь что будет. Пусть нам плохо будет, но хоть бы у них хорошо было,- она повернулась к образам и стала со слезой в голосе шептать молитвы...
О переменах в станичной жизни "просигнализировал" факт очередной смены начальника гарнизона и приезд уполномоченного уездной ЧК.... Тихона Никитича арестовали в смурной дождливый день в самом начале июня. Много народа несмотря на непогоду вышло на улицу, чтобы проводить подводы на которых чекисты увозили бывшего атамана и казаков, принимавших участие в разгоне питерской коммуны летом 18-го и аресте коммунаров осенью 19-го. Вслед за арестованными на пароходах поехали их проведывать родственники. Домна Терентьевна, отведя корову к сватам тоже села на пароход. Она знала об отношениях мужа с Бахметьевым, потому по приезду в Усть-Каменогорск пошла к нему, в бывший Народный дом, где находился уездный ревком. Она хотела, чтобы Бахметьев помог ей добиться свидания с Тихоном Никитичем. Павел Петрович не стал с ней разговаривать на людях, а через доверенного посредника предложил встретится неофициально. При встрече он лишь развел руками:
- Единственное, чем я вам могу помочь, так это дать немного денег. Даже привести вас к себе домой и накормить я не могу. Слишком велик риск, ведь вас могут узнать и тогда мне не сдобровать. И вообще... извините, как вас?... Да, Домна Терентьевна, никому не говорите, кто вы и зачем приехали. Я, конечно, как никто другой понимаю, что ваш муж оказал советской власти и мне лично много услуг, но чтобы все это использовать во благо Тихону Никитичу надо действовать крайне осторожно. Я вам обещаю, я сделаю все возможное. У вас в городе есть знакомые, у которых вы можете остановиться?... Ну вот и очень хорошо. Наберитесь терпения и ждите, больше ничего не остается...
Но единственное, что смог сделать Павел Петрович, это самому навестить бывшего станичного атамана и передать ему теплые вещи, привезенные женой. В полутемной, с сырыми стенами комнате для свиданий они беседовали в последний раз, два немолодых, разумных, уважающих друг друга человека.
