В палате лежали очень разные люди, и некоторые находились в тяжелом состоянии. На третий день, когда майор слева от него умер, не приходя в сознание, от ранения в голову, на его кровать положили второго лейтенанта Троя Джеймисона. Никому не хотелось разговаривать. Это была своего рода настороженность. Диалоги, если такие и происходили, были ненамеренно хемингуэевскими. На самом деле никому не хотелось, чтобы кто-то понял, что ты абсолютно, волшебно, всепоглощающе, чертовски счастлив убраться с этого острова.
Но когда они бодрствовали в одно и то же время, то успевали все же узнать кое-что друг о друге. Им обоим было по двадцать три. Джеймисон служил в первой бригаде. Он получил свой офицерский чин уже на острове. Он не очень уютно чувствовал себя в качестве офицера. Он закончил Сиракузский университет и работал в рекламном агентстве в Рочестере, когда началась война. У него было раздроблено плечо. Он был крупным худым блондином, с желтоватой кожей, туго натянутой на высоких резких скулах, и зелеными, слегка раскосыми глазами.
Майк не помнил, видел ли он его на острове, но он провел двенадцать дней с ребятами Бэйкера из батальона Джеймисона, и это до некоторой степени сблизило их. И он шесть месяцев проработал в «Таймс-Юнион», так что достаточно хорошо знал Рочестер, и это тоже их сближало.
Но Трой по-прежнему держал дистанцию. Майк чувствовал, что Джеймисон ему симпатичен и что со временем он преодолеет его сдержанность.
К тому моменту, когда им разрешили пользоваться госпитальной машиной для поездок в Мельбурн, они уже были очень близки. Они напивались в дым австралийским элем. Майк рассказывал Трою все о Пуговичке, о том, как он познакомился с ней и как она получила свое имя. «Это была детская забава. Принеси свое хобби в школу. Ей было лет шесть, и она собирала пуговицы и принесла их, сотни пуговиц, в коробке в школу, и тут у коробки отвалилось дно. Все пуговицы рассыпались к чертям. И прозвище к ней так и прилипло». Трой восхищался фотографиями большеглазой Пуговички и, казалось, рассматривал фотографии Мики почти с таким же удовольствием, как и сам Майк.
У Троя в Рочестере была девушка. Ее имя было Бонита Чэндлер, но звали ее Банни. Они исправно переписывались. Трой говорил, что собирается жениться на ней, и называл себя проклятым дураком за то, что не сделал этого до отъезда, несмотря на сопротивление ее родителей.
Они говорили о женщинах, о том, что девушкам во время войны так чертовски просто было изменить, что верность была по-настоящему уникальным достижением. Разумеется, уникальным для войны. Но все эти разговоры о верности происходили до того, как они познакомились с Марти и Лиз. Это были простые, здоровые сестрички двадцати пяти и двадцати семи лет, жизнерадостные, смешливые, с коренастыми фигурами и плохими зубами, типичными для большинства молодых австралийских женщин. Они обе были из Брокен-Хилла, их мужья воевали в африканской пустыне, а их дети — один у Марти и двое у Лиз — жили в Брокен-Хилле с их родителями, пока девушки вкалывали на войну в Мельбурне, выполняя какую-то конторскую работу в порту. Они жили в маленькой квартирке, и однажды воскресным днем, по пути на свидание, в небольшом парке к ним весьма энергично пристали два морских пехотинца в подпитии. Трой нагнал на пехотинцев страху, а потом все вчетвером немного посидели в парке и поболтали, так что сестрички Хендерсон решили не ходить на свидание. Все вместе они отправились к девушкам на квартиру.
Две добродушные здоровые женщины, скучавшие по своим мужьям, и двое одиноких мужчин, которых снова ждали казармы. Их отношения длились весь остаток госпитальной жизни.
Трой и Майк хорошо понимали друг друга и как бы по уговору больше не говорили друг с другом о верности и изменах после того, как у них завязались отношения с Марти и Лиз. Они просто приняли эту ситуацию. Трой проводил с девушками больше времени. Майк уже писал тогда яркие репортажи о мельбурнской жизни и проталкивал их через цензуру, а Трой потешался над ним, называя бобром.
В ночь накануне возвращения Майка на позиции в темноте спальни Марти роняла слезы ему на грудь, но не слишком много и не слишком долго. Она плакала, не издавая ни звука. Он вернулся в Мельбурн через восемь месяцев, но в той квартире жили другие люди. Они рассказали, что девушки возвратились в Брокен-Хилл, что муж одной из них был убит, но которой именно они не знали.
