Народ негромко зашумел, переваривая новость. Вообще-то все стоящие перед офицером, беженцы и конвоиры, были довольны услышанным. Одно дело – сидеть на месте и непонятно чего ждать от природы и от Центра. Другое дело – перебраться в нормальные районы, где возвышенности ни при каких условиях не затопит.
Быстро построившись в колонны по двое, беженцы направились в неблизкий обратный путь к лагерю. Павленко, несущий на плече лопату, выглядел, по меньшей мере, странным. Глаза его светились радостью, а с губ не сползала то ли саркастическая, то ли безумная улыбочка. Отвечая на невысказанный вопрос Александра, идущего рядом и осторожно заглядывающего в лицо приятелю, он пояснил:
– Дуристика. Знал бы, что нас эвакуировать будут, работать бы хрен пошел.
Пожав плечами, Александр ничего не ответил. Спрятав потрепанный веник под мышкой, он достал сигареты и закурил, пуская дым поверх строя.
– Сколько раз говорить, чтобы в строю не курили! – немедленно послышался голос начальника конвоя.
– А вам не все равно? – громко возмутился Саня.
– На ходу не курят, – сказал офицер, но на этом обыденная перепалка закончилась, и выкинуть сигарету Александра никто не заставил.
Павленко, да и некоторые другие, видя маленькую победу над порядками, тоже закурили и оживленно стали переговариваться. Сразу над строем понеслись названия городов и местностей, куда могли бы вывести лагерь. Гадание, ни на чем не основанное, было уже отличительной чертой всех эвакуированных. Ну ладно хоть тут был определенный разброс мнений. А вот в лагере такие гадания привели к тому, что девяносто пять процентов беженцев непонятно с чего решили, что наводнение закончится к лету следующего года. Ну, зимой и весной оно по умолчанию не может закончиться – рассуждали сторонники этого ни на чем не основанного утверждения, – а вот летом точно. Саня и Павленко посмеивались над такими заявлениями, но иногда им и самим хотелось верить, что все закончится через каких-нибудь девять-десять месяцев. Стараясь избавиться от общего припадка надежды, Павленко самостоятельно стал делать расчеты по спаду воды с учетом выпадения осадков, при условии, что таяние льдов прекратится хотя бы зимой. Признав бредовость и своих расчетов, и заявления о скором спасении от паводков и наступающего океана, он сдался на милость иллюзий.
Саня, который тоже хотел верить в неизбежный хеппи-энд, мечтательно рассказывал соседям по палатке, как он будет жить после катаклизма. Его слушали обычно не прерывая. Даже язвительный последнее время Павленко слушал его, словно сказки на ночь. Так было проще засыпать.
Пайки, оскудевшие до крайности, теперь выдавались только утром и вечером. Хорошо хоть проблемы с чистой водой были решены, и всегда можно было подойти к одной из каждый день заполняемых цистерн и набрать, сколько тебе надо. Если бы еще и воды было мало, никто не знает, как бы дожили несколько тысяч жителей палаточного городка до этой долгожданной эвакуации.
В лагере в палатке пришедшие услышали от соседей подробности и были несколько озадачены.
– Запрещено вообще что-либо с собой брать, – сказал Семеныч отчего-то шепотом. – Только то, во что одет. Говорят, будет всего пять барж. Но я даже не представляю, как можно всех на них эвакуировать.
Павленко высказал свои черные мысли:
– Как, как… забьют, как шпроты в банки, выведут в глубокое место и утопят вместе с баржами.
– Что ты, Витя, такое говоришь?! – возмутился Петр Николаевич. – Мы же не чумные и не заключенные какие-нибудь!
– Хе-хе… – сказал Павленко, падая на свою уже порядком расшатанную раскладушку. – А чем мы лучше? Или хуже? Или вы считаете, что заключенных можно?
Тема про утопленных заключенных не сходила с вечерних дебатов не только этой палатки. В свое время в сто одиннадцатой по радио узнали, что на Ладоге затонул транспорт с заключенными одной из колоний, и ну никто не поверил в случайность произошедшего. Нет, было, конечно, несколько людей, которые говорили, что и в нормальных условиях баржи тонут, что говорить, когда такое вокруг… Но к их голосам никто не прислушивался. Вообще, странная логика нашего сознания. Всем хочется верить в хорошее, строить планы, рассчитывать выжить, верить в счастливый конец… но абсолютно не верить любимому государству, которое говорит, что гибель сограждан – роковая случайность. Трагическая, но случайность.
