«Лапоть» Синельников осторожно положил на землю распределительный шкаф и подошел к Лукьяненко вплотную.
– Слушай , Жора , может, ты желаешь по морде получить? Так ты скажи, не стесняйся, люди свои.
Синельников был секретарем комсомольской организации в бригаде и наверняка знал, что «…применение физической силы объясняется собственной идейной слабостью и…» Никаких «и». Олегу просто вдруг захотелось дать по морде этому белоручке и бездельнику. Дать по морде – и никаких воспитательных целей.
Лукьяненко смерил Синельникова презрительным взглядом и небрежно сплюнул, стараясь попасть в лежащий на земле окурок.
Олег Синельников маленький, худенький (Лукьяненко перед ним выглядит Ильей Муромцем), что такой может сделать!? Вот если бы Митрич… тот да. Сила. Поэтому Лукьяненко нисколько не испугался и надменно произнес:
– Поменьше эмоций, секретарь. Уж не от тебя ли я могу получить по морде?
– От меня, – подтвердил Синельников.
– Чихать я на тебя хотел с высокой колокольни!
– Чихать?! А ну дай руки, – неожиданно потребовал Олег и, не дожидаясь, когда Лукьяненко соизволит пошевелиться, заключил кисти его рук в свои и медленно стал сжимать их.
В первую минуту никто ничего не понял, а когда побуревший от боли Лукьяненко заголосил на всю степь, все сорвались с мест узнать, что же происходит. Взорам представилась любопытная картина: Давид укрощает Голиафа. Монтажники с интересом наблюдали за этим редким зрелищем. Каждый со своей стороны что-то пытался советовать, однако на помощь Голиафу никто не спешил – так ему и надо.
И никто не знает, что было бы с Жорой через минуту, если бы не Мартьянов.
– Синельников! – закричал он еще на бегу. – Да разве так можно, Синельников? -
И, останавливаясь, добавил для большей убедительности: – Так же нельзя, Синельников.
Этих магических слов оказалось достаточно, чтобы железные тиски тотчас разомкнулись.
– Кажется, тебе немножко больно? – сочувственно произнес Олег. – Надо ж так! Ты уж меня извини, пожалуйста. И вы меня
извините, – произнес Синельников, поворачиваясь к Мартьянову, – я забыл, что вы против насилия.
Мартьянов молча проглотил эту пилюлю. И как было не проглотить, когда Олег в точности повторил его слова, сказанные несколько дней тому назад.
Мартьянов имел очень смутное представление о методах воспитания, но еще со школьной скамьи он усвоил твердо – никакого насилия, только убеждение, убеждение и еще раз убеждение.
Вот этими мыслями и поделился недавно руководитель бригады монтажников с комсоргом этой бригады. А сейчас…
– Можно было как-то без рук… а, Олег? – с какой-то не присущей ему робостью сказал Игорь.
Робость у него появилась оттого, что его чисто теоретические идеи насчет убеждения схлестнулись с жизненной практикой и он увидел, что вовремя дать рукам ход так же важно, как и постоянно думать головой.
– Можно и без рук, – не стал спорить Олег, – следующий раз я так и буду поступать.
– А тебе, – обратился Игорь к Лукьяненко, – я бы не советовал смеяться над ребятами.
– Я и не смеялся. Я просто шутил. А он (кивок в сторону Олега) шуток совсем не понимает. Обрадовался, что силы много.
– Ладно, проваливай отсюда, – нахмурился Олег, – не порть людям настроение.
– Возьму и обо всем в газету напишу…
Еще секретарь, называется.
– Проваливай, тебе сказали.
– Пусть все узнают, что комсомольцы занимаются рукоприкладством.
– Идите, Лукьяненко, в палатку, – строго официально произнес Мартьянов, по все усиливающемуся тембру голосов поняв, что возможно продолжение воспитания при помощи рук, которое не отличишь от обычной драки.
Но понял это не один Мартьянов, понял и Лукьяненко. И поспешил ретироваться.
– Гоните? Хорошо. Человек работать хотел… – С этими словами он скрылся в палатке.
