Я привык, я приучил себя постоянно подводить итоги. Каждый вечер, каждую неделю, каждый месяц, каждый год, каждое десятилетие – рисовать мелом черту, подсчитывать дебет с кредитом, сводить данные в одну таблицу. Я так живу. И не могу сказать, что мой банк постоянно лопается от денег. Отнюдь. Иногда он пуст, временами случается кризис перекредитования. Снижается поток клиентов, теряется ориентация и чутье – во что вкладывать, на чем играть – на понижении или на повышении.
В конце концов, надо честно себе признаться: подведение итогов не дает ни грамма ясности. Ни одна диаграмма, ни одна таблица не делает уравнение «жизнь умножить на икс = счастье» более-менее понятным. Да что там, даже сформулировать верно это уравнение невозможно. Если «жизнь умножить на икс = счастье», то получится ли счастье разделить на икс, чтобы получить жизнь? Нет. Если мыслить в гуманитарном дискурсе, то формулируется это по-другому: «Жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». И опять – нет очевидной логики в определении, как нет его в ленинском «Учение Маркса истинно, потому что оно верно». Ведь ни у кого нет возможности проверить, как бы оно работало, если бы жизнь давалась кому-нибудь дважды. Или, допустим, годы прожиты цельно, в противовес «бесцельно», – от этого будет не мучительно больно? Может быть. Может, ради этого стоит прожить годы цельно.
Резонно спросить себя: а как это – прожить жизнь цельно? Я подвожу итоги, я стучу деревянными счетами – живу ли я цельно? И ведь жить цельно – совершенно не значит жить счастливо.
Ну и напоследок. Мысль – очевидная, и непостижимо, как в голову раньше не пришла. Человек – не остров. Человек – полуостров.
21.
Часто задаю себе вопрос – как изменилась моя жизнь с тех пор, как в ней появилась журналистика? С ходу на него не ответишь, разве что можно неопределенно промычать – э-э-э, ну, хм, целиком и полностью изменилась. Это тем более странно, что я к журналистике в своей жизни отношусь со скепсисом. Про себя я не думаю: «я – журналист», для меня это как будто временная инкарнация. Раньше я вообще определенно считал, что – пройдет и это. Теперь такой уверенности нет. Теперь понятно, что журналистика меня и поит, и кормит, и одевает (и не только меня), что делать это дело у меня пусть немного, но все же получается, а иногда даже очень получается. Теперь понятно, что кроме текстов меня почти ничего в жизни не интересует, а вот выйдет ли из меня писатель – еще большой вопрос.
Но вся правда еще и в том, что я стал другим человеком вне зависимости от журналистики. Я просто стал другим человеком, а обстоятельств, способствующих этому, было много.
Если же говорить о вещах более конкретных, то с тех пор, как я занимаюсь журналистикой, от меня ушла (тут я должен просить прощения у читателя за то, что использую это слово) муза. Точнее, я ее сам прогнал.
Меня всегда тошнило от типично журналистских рассуждений по поводу того, что я, мол, творческая личность, я-де музу жду, отъебитесь от меня, приходите завтра, нет вдохновения. Нет вдохновения – ищи другую работу. Заметки надо писать каждый день, вне зависимости от вдохновения. Особенно, если фамилия у тебя не Гиляровский или Парфенов. Сел – и написал. К себе, по крайней мере, я всегда так относился. Надо – делаю. Сажусь и пишу. Есть вдохновения – нет вдохновения: без разницы.
Вот чему меня выучила журналистика – собранности. Выпечке текстов. Не говорю – профессионализму, это другое, это больше, чем просто умение писать тексты без дыхания (еще раз – прошу прощения) музы за плечом. Но собранности – точно.
Вот и сейчас – музы нет рядом. Сок «Сокос» есть, мобильный телефон – да, определенно. Музы – нет. Ушла от неблагодарного.
22.
В один прекрасный день ты просыпаешься и понимаешь, что тебе не стать рок-звездой. Не написать культовый роман, и не культовый тоже не написать. Не выиграть войну. Не полететь в космос. В тебе нет никакой уникальности, а все то, что ты про себя думал – фуфло, выдумка. В английском языке есть аналог нашему «не имею представления» – I have no idea, мне очень нравится, очень верно описывает это ощущение: проснуться уставшим, словно после долгой затяжной пьянки, которая длилась несколько дней, и вдруг, неожиданно, в утреннем свете увидеть грязь повсюду, окурки и пепел на столе, батарею пустых бутылок, небритых сокамерников. То, что с вечера имело коннотацию радости, да что там – счастья, с утра лишено всякого смысла. Никогда нельзя перечитывать утром то, что написано вечером.
