— Эй, Миш, подойди-ка сюда! — Лазарева приняла позу фотомодели и поманила его пальцем с острым ноготком. Я видел, как у Нюфы дрогнули плечи. Он был в нее слегка влюблен. А может, и не слегка. Стихи ей писал — Светка мне показывала — по-французски. — Ты какими подгузниками пользуешься?
Нюфа застыл, словно подстреленный на бегу актер боевика. Неловкая улыбка никак не желала сползать с его пухлых губ.
— Что?
— Какими подгузниками, спрашиваю, пользуешься? — Светка добавила децибелов, и коридор вмиг наполнился не сдерживаемым больше смехом.
— Я не…
— Купи другие. Эти протекают! — ее голос звучал колыбельной песней, трепетал канарейкой в ладони. — Сочувствую. Жить с энурезом не просто.
Несколько секунд Нюфа стоял неподвижно, потом резко развернулся и пролетел мимо меня, обдав запахом пота и жареных семечек. К его чести, надо сказать, он не стал при всех разглядывать свои брюки — сразу помчался в туалет. Ему повезло — следующим уроком была физкультура. Он натянул спортивные штаны и ходил в них весь день, вызывая замечания учителей и насмешки одноклассников.
Правда, нам уже было не до него. Физрук объявил, что всех пацанов на следующей неделе отправляют на военный слет — будем ползать на брюхе и копать траншеи на скорость. С одной стороны, перспектива так себе, с другой — три дня свободы от уроков. Эта новость заставила нас на время забыть о Нюфе.
* * *
Я не хотел ехать на слет. Но физрук ткнул загорелым пальцем мне в грудь и дыхнул вчерашним перегаром:
— Едешь, ботаник! Оценка по физкультуре пока еще идет в аттестат. Понял?
Конечно, понял. Чего тут не понять? Я снова попал в коридор. Как лабораторная крыса. Бегу, а за спиной падают заслонки из оргстекла, отрезая путь назад. Впереди — взведенная крысоловка. Один удар, и нет мальчика. Але! А был ли мальчик? Лапы стегают удары тока — останавливаться нельзя. И я бегу. Ничего, три дня — это совсем не много. Нужно только пережить.
Нас привезли в детский лагерь. Кирпичные двухэтажные корпуса, в которых на зиму отключали отопление. В пропитанных осенней сыростью палатах пахло подвалом и гнилыми яблоками. Прапорщик, похожий на богомола, выдал каждому поношенный камуфляж. Велел к вечернему разводу переодеться.
Штаны, конечно, оказались мне малы. Обтянули ляжки как женские лосины, позорно врезавшись в промежность.
— Да — а, Нюфа, с задницей тебе повезло! — хмыкнул Мороз, проплывая мимо со своей свитой — долговязым Дроном и Леней, похожим на приземистую табуретку.
На Сане Морозове пятнистые штаны смотрелись как родные. Наверное, так и было. Он вполне мог купить их заранее — внешний вид занимал в его системе ценностей едва ли не главное место.
Мороз был живым доказательством, что все гороскопы не стоят и яблочного огрызка. Мы родились с ним в один день — восьмого сентября. То есть по идее должны были отличаться друг от друга не больше, чем два яйца из одного контейнера, но на самом деле в гимназии сложно найти двух более не похожих людей. Он — звезда. Лидер. Такого забрось с парой десятков человек на необитаемый остров — обязательно станет вожаком. Высокий, широкоскулый, с красивыми руками и мягким голосом. Саня играет на гитаре и поет про вечную любовь, если рядом есть девчонки. А если нет — про Чечню. Я иногда представлю, как Бог отмеряет каждому человеку талант. Этому — один черпак, этому — два, этому — пол-кастрюли. Наверняка, мы с Морозом шли друг за другом, и ему по ошибке досталась моя порция. Как иначе объяснить, что у Сани есть внешность, слух, способность командовать, а у меня — ничего. Разве только бабский зад!
— Вот это вещь! — Возле грязного окна в коридоре собралась компания, разглядывающая продолговатый предмет. В лагерь согнали старшеклассников из разных школ, но на этом этаже жили только пацаны нашей гимназии.
— Миш, глянь, какая у Мороза фляга! — кровь глухо ударила в виски — я не помнил, чтобы Лёня когда-нибудь прежде обращался ко мне по имени. Это настораживало.
— Трофейная, — снисходительно бросил Мороз. — Дед подарил. Он ее из Германии после войны привез.
Я покрутил слегка помятый сосуд и вернул его хозяину.
