Шведова потерлась о плечо мокрой щекой и ухватила мертвого за ворот. Поехали, Лешка…
Бороздили хвою сапоги мертвого. Как от дрезины след. Марина протащила еще, оставила тело. Пошатываясь, побрела затирать следы. Вот же, мать их, и веткой неудобно, а подошвами еще хуже. Громко хрустнуло за кустами. Марина упала на колени, лапнула автомат…
— Ты спокойнее, — приглушенно сказали из сумрака. — Свои.
Старшина сидела, выставив автомат, опертый диском о колени — ствол от вдохов-выдохов гулял в поллеса. Коваленко посмотрел, подал руку, помогая встать:
— Давай ствол, натаскалась.
— Это Лешкин, — зачем-то объяснила Марина, отдавая автомат. — Мой пустой был.
— Мой тоже. Бросил. Эх, коллекционная трещалка была, — старший лейтенант вздохнул.
— Там-то что? — Старшина мотнула дергающимся подбородком в сторону аэродрома.
— Мы ушли. Финнов сколько-то прихватили. Догонять майора нужно.
Стояли над мертвым радистом.
— Наповал, значит, — пробормотал Коваленко. — И агрегат не защитил.
— Две в спину. Через сердце одна прошла.
Старлей из заграничного Калининграда кивнул. Видно, понимал, что раз через сердце, значит, повезло.
Комары садились на лицо Лехи Трофимова — не поняли еще, что мертвый. Щеки впалые, бинт грязноватый — и правда как живой. Марина думала о том, что на катере нужно было парню повязку поменять. Забыла. Еще забыла, что некоторые после смерти красивее становятся. И это правильно. Уходят люди. Вот некоторые считают, что это так, вроде самого конечного конца у человека: «Вздохнул и умер». Старшина санмедслужбы Шведова иначе думала. Уходят люди, и им там хорошо. Не рай, конечно. То, про рай сусальный — кудрявая-облачная сказочка, она попами выдумана. Для верующих и прочего слабого характером народа. Жизнь там. Как здесь, только лучше. Без войны и госпиталей. Иные трудности имеются, да нам их отсюда представить сложно. Ну и не надо. Попадем, встретят, все расскажут. Там наших полно. Вот и еще одним хорошим человеком там больше стало.
— Я возьму, — Коваленко нагнулся, примерился. — Рацию осилишь?
— Донесу.
Старший лейтенант поднял тело, уверенно устроил на широком плече:
— Двинулись. Только вернемся малость. За вами, как за танком, просека. Свернем у ручья, попутаем фиников.
Марина кивнула. Никакого ручья она не помнила…
Ручей был. Забыла просто. Все забыла, работала. Неужели когда-то иная работа будет?
Шли по ручью. Хлюпали по холодной воде, волосы тоже были мокрые, ко лбу липли — дождик идет. Наверное, давно уже моросит…
Тулоксинский плацдарм
В ночь на 24 июня погода резко ухудшилась. Переброска 3-й бригады на плацдарм столкнулась с серьезными трудностями. Старые, со слабыми машинами, транспорты с трудом шли по штормящей Ладоге. Авиация действовать не могла. Пользуясь этим, противник подтягивал к плацдарму резервы и артиллерию.
24 июня
Олонецкое направление
Две роты 301-го полка 100-й дивизии форсировав реку Самбатукса и, пройдя болотами, вышли в тыл оборонительного узла. Атака поддержана мощным артиллерийским огнем, произведено несколько массированных авианалетов. К вечеру опорный пункт обороны в Самбатукса взят.
Тулоксинский плацдарм. Около полудня финны начали решительную атаку. Давление было сильным, наши канонерки и бронекатера подошли к берегу и прямой наводкой отражали атаки противника. Положение оставалось сложным. Финны продолжали ожесточенно атаковать, у десантников заканчивались боеприпасы. Накануне вечером со штурмовиков начали сбрасывать патроны и мины, но большая часть боеприпасов при приземлении пришла в негодность. С утра туман и низкая облачность не позволяли работать авиации. Штормило.
С канонерок на берег передали патроны и небольшое количество 45-мм снарядов. Около 14 часов начали подходить транспорты с первым эшелоном 3-й бригады. Началась высадка. Как назло, туман рассеялся, и противник открыл массированный артиллерийско-минометный огонь. «Малые охотники» ставили дымовые завесы, корабли прикрыли высадку огнем. В 15.40 финские истребители пытались штурмовать катера высадки. Огнем с тендеров был сбит самолет противника[104].
Было высажено 2443 человека…
