— Настоящий? — Горка выловил его и потер в пальцах.
— Настоящий... Нумизматика! Тоже увлекаюсь. Интересно! Возьму любую монету и через нее вижу то время, ту эпоху... Вот рубль с царевной Софьей, что Василий держит. Смотрю на него — и перед глазами стрелецкий бунт, виселицы на Красной площади, молодой Петр Алексеевич... А это немецкие марки. Видите, одна чеканка тысяча девятьсот тридцать четвертого года, другая — тридцать седьмого. На первой орел только еще растопырил когти, а на второй уже свастику в венке держит. Но на обеих барельеф президента Пауля Гинденбурга, к тому времени скончавшегося. Думаете, Гитлер за рыцарский профиль чеканил его на деньгах? Как бы не так!.. Давайте объявим конкурс. Конкурс на смешное! Как? — Марат тряхнул стоячим чубчиком-гребнем, заговорщицки поглядел в придвинувшиеся молодые веселые лица.
— А премия? — под Василем нетерпеливо скрипнул табурет.
— Премия будет, но какая — тайна. Кто первый?
— С вас, Марат Николаевич, начнем и — по солнцу. — Андрей торопил память, но, как назло, ничего смешного не вспоминалось. Приходилось успокаивать себя тем, что его очередь будет последней.
Марат снял белый галстук и расстегнул ворот черной рубашки.
— Ладно! — сказал он, ставя на стол голые сухие локти и сплетая перед лицом пальцы рук. — Только смешного я... Не умею я смешное! Впрочем, хотите, расскажу, как меня чуть из университета не исключили? Это скорее грустное, чем смешное... Началось с того, что я уснул на лекции. Положил голову вот так, — Марат показал, как он положил на руку голову, — и сплю. Слышу: над головой — голос преподавателя. «Возмутительно! — кричит он и, я чувствую, потрясает в воздухе кулаками, чувствую, а проснуться не могу. — Возмутительно! В наше замечательное время, когда от энтузиазма людей лед на Волге тает, студент спит на лекции! Я добьюсь, Лаврушин, чтобы вас из университета отчислили!..» — «На это много ума не надо», — ответил я просыпаясь. Казалось бы, ничего особенного, а завертелось, пошла писать губерния! Вредный был кандидат. Спасли ребята. Пошли к ректору и сказали: «Кандидат наук такой-то тряс над головой Лаврушина кулаками, но не заметил на его ушах цементную пыль». Оставили, сделали из меня ученого агронома.
— А при чем тут цементная пыль? — Василь был разочарован концом и явно не понимал, почему улыбаются Андрей с Горкой.
— При том, старик. У кого было туго с финансами, ходили по ночам вагоны с цементом разгружать. Твоя очередь, Георгий!
— У нас в прошлом году отец мотоцикл выиграл по лотерее. Три раза домой из магазина прибегал и все забывал — зачем. На четвертый вспомнил: паспорт нужен!..
— Браво! Коротко и ясно! Браво!
— А где ж ваш мотоцикл? — подозрительно спросил Василь, перестав вдруг смеяться. Он хотел выиграть премию и готов был придраться к любому пустяку, лишь бы затенить соперника. Негоже, если его эти юнцы обойдут, он все-таки старший! — Где твой мотоцикл?
— Где, где! Ну, в сарае стоит. Прав-то на вождение ни у отца, ни у меня. Разбить такие деньги, говорит отец...
— Ясно! Василий, тебя слушаем...
Василь поудобнее уселся и, опустив голову, сосредоточенно уставился в столешницу. Казалось, он прислушивался к тому, как ведет себя под бинтом разбитый нос. Внезапно его маленькие толстые уши стали накаляться, а сам он мелко-мелко затрясся, почти беззвучно смеясь какому-то воспоминанию. Глядя на него, непроизвольно начали смеяться все.
— От здорово! — задыхался Василь и никак не мог остановиться. — От здорово!.. Хлопцы, вы помните, зимой приезжалы из пединститута две студентки на практику? У нас тут на квартире стоялы. Воны в горнице, а я в задней со старикамы. От здорово! — И Василь вновь заколыхался.
— Да рассказывай наконец! — прикрикнул Андрей.
— Сидим ось так все за столом, вечеряем. А мени дуже приглянулась Марусенька, така гарна дивчина з ямочками на щеках. Дывлюсь через стол на нее, вона на меня дывится, я опять на нее. Шукаю пид столом ее ногу, трохи надавливаю. Вона ничего, на меня дывытся. Я еще надавливаю. Вона перестала дывыться. Ах, так! Я еще!.. Як гаркне под столом кот, як выскочит. Дед его ложкой по потылыце. Вин через бабку да в окно! Вынес головой стекло и — в снег, да на забор!.. Я ж ему, скаженному, на лапу наступав, а думав, шо Марусеньке.
