Фокеевна непонимающе повела на него взгляд, потом вприщур, из-под руки, отыскала глазами председателя и Андрея. Савичев шагал на протезе медленно, но четко, словно отсчитывал шаги. А парень сутулился, шел неровно, петлял.
— Андрюшка ровно побитый пес бредет.
— Мабудь, есть хоче.
— Поехал бы подвез, бессовестный.
— Хиба я похож на извозчика?
Оба увидели, что Андрей во весь дух пустился к стану, широко прыгая через валки сена. Тяжело дыша, остановился надлежащим Василем. Рубашка на Андрее прилипла к телу, с висков и лба ползли струйки пота, оставляя на измазанном лице светлые борозды.
— Скот! — грудь вздымалась высоко и часто. — Как ты смел!.. Езжай сейчас же... Человек на протезе полтора километра...
— Тю на него, тю! Тикай, бо ось, бачишь? — показал Василь кулак. — Як прислоню — всю жизнь на лекарство будешь зароблять. Тикай, пока мои нервы держуть меня.
— Ну я свинья же ты, — процедил Андрей, отходя.
Подошел Савичев, усталый, злой, кепку держал в руке, сняв ее с мокрой потной головы. Вырвал у Василя ключ зажигания.
— Какая тебя мама родила только!
— У него нет мамы, Павел Кузьмич, он отпочковался. Самородок!
— Оно и видно. — Савичев, больше, чем обычно, хромая, направился к «газику». — Доберусь я до тебя, Бережко, ох и доберусь!
— Не надо пугать, дядько Павло, не надо! Я вже пуганый. От народ!
Василиса Фокеевна кинулась за Савичевым.
— Кузьмич! Лапша вот какая хорошая — усы разведешь. Айда, похлебаешь да и подшпоришь.
Савичев улыбнулся из кабины. Когда он улыбался, то слегка щерились белые неровные зубы да задирались выше колечки тонких щеголеватых усов. Глаза под суровым изломом бровей оставались серьезными.
— Спасибо, как-нибудь в другой раз, Василиса Фокеевна!
Уехал. Фокеевна вернулась к столу, решила дощупаться до истины у Андрея:
— Вы что пыхтите сегодня, как молоко в жару? Чего не поделили?
— Нашим ремнем нас и отхлестали. — Андрей проглотил кружку воды, перевел дыхание — Пошли, Бережко!
— Наладили?! — искренне удивился тракторист.
— Нет, тебя ждали! Мог сам отрегулировать или мне подсказать...
Василь, казалось, не обиделся.
— Старайся, старайся, может, бляху на пупок повесят. — Он с подвыванием зевнул, лег на спину. — А у меня очи сплющаются, посплю трошки.
«С Граней прогулял ночь», — едва не сорвалось у Андрея, почувствовавшего в ушах гулкие и частые удары крови. Он мгновенно присел возле Василя и поманил пальцем повариху:
— Посмотрите, Василиса Фокеевна, у него действительно с очами что-то неладное. Видите? По-моему, в них совесть приморожена, а?
— Нервы нездравы, — авторитетно заключила она. — Кнута просят.
Фокеевна взяла ведерко и пошла к реке. А Василь неспешно поднялся, надвинулся на Андрея, темный и грузный, как шкаф.
— Ты глянь, яка гнида! — согнутым указательным пальцем снизу вверх черкнул по его губам и носу. — Чихну — и будешь пенсионером.
— Как сказать! — Андрей слышал в висках: тук, тук! Как вагонные колеса на стыках. — Получай!..
Когда Фокеевна поднялась с водой на яр, то увидела сначала, как Василь взмахнул руками, чуть не упал, будто поскользнулся на арбузной корке. Потом стакашком покатился по траве Андрей. Не долго думая, она выхлестнула на них ведро.
— Брысь, стервецы! Я вот вас в стенгазету!
Немного погодя Василь, сидя на скамейке, рассматривал на себе распущенную донизу рубашку, скреб пятерней затылок.
— Правда, хорошая распашонка? — съязвил Андрей, умывая лицо.
— И ты еще бачишь?
— Подфарник мировой подвесил, спасибо.
— Носи на здоровьечко.
— Ты где боксу научился? Покажи приемы. Я тебе за Савичева...
— В другой раз, когда Фокеевны не будет. Я тоби покажу, ой, и покажу ж!
— Ей пра, в стенгазету попадете! — погрозилась повариха.
— Не надо, Василиса Фокеевна, мы сейчас пойдем честно трудиться. Еще Энгельс сказал: труд создал человека, в том числе и товарища Бережко.
— Дуже ты бодрый, дуже! — Василь надел другую рубашку, пошире расстегнув ворот: любил, чтобы выглядывала спортивная майка с белой полосой. — Бодрый, як той хохол, шо хвалился после драки: «Я его кошелкой, кошелкой, а вин меня колы-колы дышлом достане...»
3
Снилось Андрею, что он ведет трактор и смотрит на работающие ножи косилки. Воздух полнился терпкими запахами травяных соков и сырой земли. А Горка сидел рядом, тряс за плечо и голосом Василисы Фокеевны ворчал: «Ну и спять! Ровно маковой воды напились...»
