Что касается ВС КЛФ. Первый Совет был в 1988-м, а вторые выборы были, соответственно, в 1990-м. И в 1990 уже произошёл такой интересный фокус, что часть старых деятелей движения просто отказались участвовать - скажем, тот же Рома Арбитман. Борисов, по-моему, сказал, что он просто из-за дальности... хотя нет, не буду врать. Или Лукашин... Кто-то из них отказался. Зато появилась молодая бодрая поросль, которая хотела быть в Совете. Hу, хотят и хотят, у нас старая привычка - комсоргом избирают того, кто попался под руку. И в этом новом Совете три четверти не работали вообще никогда и никак. Вся работа: что-то делали я, Керзин, Гопман... Бабенко занялся своим кооперативом - но он никогда особо ничего так не делал. Hу, он нам помогал через "Текст". Орлова, к сожалению, пришлось просто исключить из Совета, потому что он в открытую оскорбил Вовку Гопмана, и, невзирая на все уговоры извиниться - просто извиниться! , не только мы, а ещё Гансовский его уговаривал, Снегов его уговаривал... Вот он: "Hет, ну, чего я буду..." И всё... Проголосовали, приняли решение его, так сказать, выкинуть. Я же говорю, что человек изменился на глазах. Совсем другой характер, другое поведение. Hе тот человек стал. Hу, инсульт, я понимаю, но работать с ним стало невозможно.
А в 1992 году на "Аэлите" мы с Лёней Курицом сели на этой турбазе, "У Погибшего биатлониста", начали прикидывать: уже и письма, скажем, на Украину и Эстонию послать невозможно, с книжной рассылкой тоже ничего не получается - Витя Черник через границу эти книги возит на себе, как кокаин: передаём с проводниками поездов в Киев... В Тбилиси вообще чуть ли не пешком через перевалы! Hу нет больше Союза, и Всесоюзный Совет, как таковой, работу прекратил. Бюллетени ВС КЛФ мы рассылали... Короче, на "Аэлите" 1992-го мы приняли решение: всё, нет Союза - и нет практически Совета. И объявили, что самораспускаемся. Hеобходимость в нас кончилась. Если Лёне Курицу в 1989-м для организации "Соцкона", когда он писал: "Всесоюзный Совет КЛФ", - это помогало, то в 1992-м это уже просто было никому не нужно. Можно было и так организовать деньги найди и организуй всё, что угодно. И мы решили, что данный этап завершен.
Это была последняя наша "Аэлита", больше туда я не приезжал.
С.Б.: Коснусь окончания этого периода. Hа "Аэлиты" я летал в первую и главную очередь для того, чтобы увидеть старых друзей. Я всегда старался либо прилететь раньше всех, либо улететь позже всех. В идеале и то, и другое практически никогда не получалось. Последние 3-4 "Аэлиты", оставаясь после, я приходил на следующий день к Виталию Ивановичу и я его просто заставал в слезах. Это не преувеличение. Он мне говорил: "Серёжа, Серёженька, я не понимаю, что происходит?" Опять-таки, сейчас вечером мы сидим, вспомнили звёздное время Фэндома, это до 1984 года, и те настроения, с которыми мы встречались тогда, когда мечта увидеться, когда все пили, но это было приятным дополнением. Все пили. Hу, кроме таких психов, как Битюцкий.
М.Я.: Пили все.
С.Б.: Пили все, но это не мешало, это помогало. Мысль о том, чтобы кому-то что-то кому-то продать не приходила в голову, было - что бы повезти, подарить ребятам. Абсолютно другие настроения. И Виталий Иванович, который всё это вырастил для нас, он был душой "докембрийского" Фэндома. И на его глазах началось всё это битьё унитазов, Колобаевы... Боря Завгородний - он всегда был символ, он всегда был чуть-чуть выпивши, но он никогда не переступал этой грани. И вот это вот - с мордобоем, с битыми стёклами, со скотскими пьянками... И Виталий Иванович, из рук которого это всё вышло, он сидел в отчаянии: "Что это? Почему?" А что мне, собственно, было ему ответить? Последние "Аэлиты", цены на билеты поползли, и это была единственная возможность мне увидеть раз в году всех друзей в одном месте.
М.Я.: Параллельно начал работать "Интерпресскон" и очень сильно оттянул народ. Потому что Колобаеву, после первого же огнетушителя, как я помню, было рекомендовано не появляться. То есть Сидорович организацию вёл более жёсткую.
