— напевала Фредди.
— Я не вижу ни одной, — сказала Тедди, перестав на минутку грести. — Видно, они совсем маленькие. И давно мы так гребем как вы думаете?
— Около недели, — ответил Юхан, — так мне, но всяком случае кажется.
— Вот здорово бы приплыть в Россию, — скачал Никлас. — Наверно, мы туда скоро и догребем.
— Еще бы, — подтвердила Тедди. — Ведь мы столько гребем. Плыви мы верным курсом, уже бы часа в два дня проскочили, как пить дать, свой причал и сидели бы на мели у янсонова выгона.
Все четверо рассмеялись. Последние пять часов они то и дело смеялись. Конечно, они снова и снова гребли, мерзли, слегка перебранивались друг с другом, жевали бутерброды, распевали песни, звали на помощь, снова и снова гребли, ругали туман, мечтали попасть домой и все-таки продолжали смеяться. И так уж получилось, что все ужасы кораблекрушения переживал Мелькер, а не дети.
Но вот настал вечер и стало не до смеха. Они все сильнее мерзли, им все больше хотелось есть, а конца-края бедствию не было. Как и прежде, море окутывал сплошной туман, хотя обычно в июне он быстро рассеивается. А этот, словно назло, по-прежнему сжимал их в своих серых, призрачных тисках, будто ни за что не желая с ними расстаться. Чтобы совсем не замерзнуть, они то и дело менялись на веслах, но согреться удавалось ненадолго, да и мало радости грести, когда не знаешь, куда гребешь. Может, с каждым взмахом весел они все дальше и дальше уплывали в открытое море, и от одной этой мысли им становилось жутко. Правда, море было спокойное. Ну, а если туман, который они до того ненавидели, что готовы были изорвать в клочья своими руками, наконец, поднимется и на смену ему задует ветер? Ветер, да к тому же сильный, а они на маленьком ялике в открытом море, вот уж где в самом деле будет смех сквозь слезы.
— Шхер тут что сельдей в бочке, — сказала Фредди. — Но я и не надеюсь, что мы наскочим хоть на одну из них.
А они так мечтали ступить, наконец, на твердую землю. Подумать только, об этом приходится лишь мечтать. Малюсенький островок — вот все, что им надо. Ему вовсе не надо быть красивым или чем-то достопримечательным, заверяла Тедди, пусть будет совсем неприметным островком, поросшим лишь можжевельником и елками. Все равно они могли бы сойти на берег, разложить костер и, может, узнать, куда их занесло. И отыскать хоть какое-нибудь пристанище и встретить людей, к тому же страшно добрых, которые вынесут им навстречу горячее какао и теплые блины.
— Никак она бредит, — прервал девочку Юхан.
Но бред о вкусной еде пришелся им по нутру. Они принялись наперебой фантазировать, и их разгоряченное воображение порождало возы, доверху набитые тефтельками, голубцами, бифштексами, шницелями и сосисками.
— Неплохо бы и омлет с грибами, — сказала Фредди.
Все горячо одобрили омлет с грибами. В этом даже Боцман был с ними заодно, потому что он одобрительно рявкнул, хотя до этого весь долгий путь молчал. Как и подобает умной собаке, он не одобрял этой ребячьей затеи. Но что поделаешь, раз этим несуразным людям нравятся такие бестолковые развлечения! И теперь он с выдержкой и достоинством умного пса тихо и терпеливо лежал на дне лодки.
— Бедный Боцман, — сказала Фредди, — он куда голоднее нас, ведь у него живот больше нашего.
Дети делились с собакой бутербродами, а когда они кончились, то предложили ему треску, от которой он вежливо отказался.
— Понятное дело, — сказал Юхан. — И я скорее умру с голоду, чем стану есть сырую рыбу.
— Неужели в рюкзаке ничего-ничегошеньки не осталось? — спросила Тедди.
— Одна бутылка воды, — ответила Фредди.
Бутылка воды! Это после стольких-то радужных мечтаний о горячем какао, бифштексах и блинах. С одной бутылкой воды они чувствовали себя нищими.
Долго сидели они молча, совсем подавленные. Никлас размышлял, что для человека хуже: замерзнуть до смерти или умереть с голоду. Сейчас его больше всего донимал холод. Не спасала и плотная куртка — он промерз до мозга костей. Вдруг он вспомнил их костер на Рыбьей шхере. Словно этот костер был в какой-то другой жизни, таким неправдоподобным казался он ему теперь. Никлас вспомнил про спичечный коробок в кармане и вынул его. Окоченевшими пальцами он зажег спичку. Она горела чистым невысоким пламенем. Он поднес к нему руку, чтобы хоть ненадолго почувствовать тепло.
