На дверях кареты был изображён герб, но Иван в геральдике разбирался слабо, и владельца роскошного выезда опознать не мог. Зато Елисееву-старшему хватило одного взгляда:
— Трубецких[1] экипаж. Уж им-то указ не писан.[2]
Больше происшествий по пути к дому Ушакова не случилось.
В Петербурге Иван был впервые, и тут ему не нравилось. Сыро, холодно, неуютно.
Горожане подстать погоде — такие же смурные, неразговорчивые. Спешат куда-то, словом не перемолвятся. Лишь у рынка царило оживление, хотя Иван сразу отметил, что выбор небольшой и цены кусаются.
Вдоль широкого проспекта одинаковые дома — мазанки, выстроенные по одному «образцовому» проекту. Отличались они меж собой разве что цветом черепичных крыш. Вид имели непривычный, скорее полуголландский, нежели русский, потому казались несколько невместными.
По широко раскинувшейся Неве плыли одинокие кораблики и целые флотилии. Попадались изрядно украшенные судна с разноцветными парусами и флажками. Через каналы были перекинуты деревянные мосты с перилами. Внизу медленно текла мутная вода.
Дом Ушакова охранялся солдатским постом. Бывший за старшего караульной команды капрал в низко нахлобученной треуголке, укутанный в зелёный плащ-епанчу, выслушав рассказ Елисеева-старшего, развёл руками:
— Генерал ещё возвратиться не изволили. Так службой заняты, что не кажинную ночь дома ночуют. Всё в делах, всё в заботах.
Солдаты закивали, подтверждая слова капрала.
— А где же он обычно пребывать изволит? — расстроенно спросил Егорий Савелич.
— Ступайте в Петропавловскую крепость, ваша милость. Там и сыщете.
Пока отец разговаривал с караульными, Иван рассматривал внутреннее убранство дома Ушакова. Взгляд юноши привлекла молоденькая барышня — его ровесница, спускавшаяся по парадной лестнице. Рука в прозрачной перчатке легко скользила по изогнутым перилам.
Фигурка у девушки была грациозная, глазки лукавые, личико тонко очерчено. Её сопровождала женщина постарше. Довольно миловидная особа, но на фоне юной прелестницы совершенно потерявшаяся.
Иван поступил, как подобает галантному кавалеру: почтительно поклонился, щёлкнул каблуками порядком стоптанных башмаков.
Девушка ласково улыбнулась, сделала книксен в ответ, растопырив юбку.
Дамы ушли.
— Кто сия прекрасная молодая Аврора? — спросил молодой человек у стоявшего поблизости солдата и получил ответ:
— Вижу, у тебя губа не дура. Сия барышня — Екатерина Андреевна. Дочурка Андрея Ивановича Ушакова, штац-фрейлина её императорского величества. Да ты рот закрой, парень, — шутливо добавил солдат. — Не по твоим зубам каравай.
Иван смешался, чувствуя, что кровь приливает к лицу. Красивое лицо девушки неожиданно глубоко запало в душу. Он что-то пробурчал солдату и надолго замолк.
Очнулся Иван лишь на мосту, ведущем к Петропавловской крепости, когда путь Елисеевым преградили рогатки и направленные багинеты часовых.
В кабинет начальника Тайной канцелярии их допустили быстро, хотя Иван поймал себя на предательской мыслишке, что войти сюда легко, а вот выйти…
Ушаков действительно признал Елисеева-старшего с первого взгляда, сам встал из-за стола, подошёл и по-дружески обнял боевого товарища.
— Говори, с чем пожаловал?
— Сын у меня, Андрей Иванович…
— Вижу, — генерал с интересом поглядел на Ивана. — Лицом вылитый ты, а вот кумплекцией…
— Кумплекцией подкачал, — согласился Егорий Савелич. — Потому и пришёл к тебе с просьбой. Помоги, ваша светлость, парня в гвардию записать. Век благодарен буду за сынишку.
Ушаков окинул парня цепким взглядом, задумчиво почесал выбритый до синевы подбородок.
— Как зовут?
— Иваном кличут.
— Всем ты хорош, Иван, да ростом не вышел. Тяжело тебе в полку придётся. Офицеры таких не любят. На смотрах спрятать подальше норовят, либо на работы какие отправят, чтобы с глаз долой был. Так ли уж нужен тебе мундир гвардиянский?
Иван сглотнул слюну и набрал в грудь побольше воздуху, но сказать не успел.
— Очень нужен, — ответил за сына Елисеев-старший.
— Подожди, капитан, — обернулся к нему Ушаков. — У парня и свой ум имеется. Пусть подумает и ответит мне, как на духу. Судьба его решается.
