— О, йес, да, да, йес, йес! — кивала китаянка, шелестя шелковым птичьим голосом. — Си!
— Не верю! — сказал Юра. — Давайте, да, попробуем?
— Хи-хи-хи! — ответила та, блеснувши острым, как топор, взором.
— И еще одно. Мне кажется, друзья мои, что я видел всех вас по телевизору. Вы не есть ли синьцзянский ансамбль «Влюбленный хунвейбин»? Нет?
— Нет, нет! Ноу!
— Странно, да. Очень уж вы… да, все как один!
— Да! — сказали китайцы, натянуто улыбаясь. — Осень, осень! — хотя навстречу скорому поезду медленно наползала весна.
«Ну, ходики, — думает Юра, — пугнул бы я вас нешутейно, да не нужны моей дорогой Родине международные дрязги, она устала от наветов».
Он попросил у китайцев черный китайский маркер. Глубоко вздохнув об упущенных с китайской леди возможностях, написал он на стенке купе «Здесь был Юра Воробьев» — и полетел, отдохнувший, через Тамбов на Киев.
1
Люди и предметы способны растворяться не только в детских мечтах о шапке-невидимке, не только, дымясь, в серной кислоте (что происходит отнюдь не на лабораторных занятиях по химии), не только в неблагодарной памяти вдов с детьми, и не только со страниц уголовных досье за хорошие деньги, а в обычном земном воздухе.
На севере Кении, скажем, есть озеро некоего Рудольфа, царство ему небесное, этому Рудольфу. На озере же том есть остров Нваитенет. На языке людей племени эльмоло — больших любителей козьего молока, проживающих на берегах озера, — это означает «безвозвратный». Местные голопузые молодожены не селятся на этом острове: не дураки они, чай. Они, босоногие аграрии, словно знают, что система товарного производства изначально преступна. Ведь еще Иммануил Кант предполагал, что павианы могли бы говорить, если бы захотели, но не делают этого: они боятся, что тогда-то их и заставят работать. Вот островитяне и питаются от своих козочек, как будто Гарри Меркурьев с Иммануилом Кантом дали им свое учение о благе человеческой лени.
В 19… году на озере появилась колониальная экспедиция под руководством англичанина Фуша. На остров отправились два ее сотрудника-члена — и прощай, навсегда, милая Мэри! Они исчезли. Ну и что, казалось бы? Да у нас люди исчезают сотнями каждый Божий день: кто их ищет? Вот диковина! У англичан все не так. Их искал даже местный парторг — трехглазый колдун Збанги.
На третьи сутки ночью световыми сигналами они, эти пропавшие члены-сотрудники, сообщили, что у них все тип-топ. Прошло еще две недели — нет английских ребят в пробковых шлемах на пробковых головах. Тогда добропорядочные саксы вызвали из Марсабита самолет, который в течение двух дней совершал облет острова — ни следа. Затем добрых две сотни местных жителей, соблазненных огромной суммой вознаграждения, которое обещал исследователь Фуш, истоптали остров, как коровью лепешку, но не узрели никого.
Позже с острова исчезли люди целой деревушки. На любом языке это называется уже не «тип-топ», а «ку-ку».
Присовокупим же сюда историю о благорастворении в воздусех отечественной пастушеской собаки — кавказской овчарки, именуемой далее Пес. Этот веселый кобелек бегал по берегу устья реки Устье, когда его хозяин г-н Михаил Лебедев пас невдалеке своих пуховых коз, а пчелы уже спали в уликах. Пастух не спрашивает своих овец, где ему их пасти, он это знает. Но хорошая собака для пастуха дороже, чем овца, со своей собакой он иногда советуется. И вот случилось так, что у него, г-на Михаила Лебедева, на глазах Пес забежал в куст ивняка: раз! — и пропади пропадом. А дело было поздней осенью, когда уже опала всевозможная листва. И сквозь эти дрожащие от холодка ветки хозяин видел, как его верный Пес словно бы растаял в мутном воздухе. Не веря никому — ни жене, ни власти, ни телевизору, ни лесному эху, ни своим глазам — г-н Лебедев подошел к кусту и осмотрел его со всех сторон. Кобелек Пес исчез бесследно.
Но еще почти неделю г-ну пастуху блазнило, терзало пастуха нечто, похожее на слуховой глюк:
— Михаил коров дои-и-ил… Михаил коров дои-и-ил…
Потрясешь головой, будто воду из ушей выливаешь — оно, лихо-то, и отпустит.
Но это еще далеко не все. Месяца два Пса не было дома, и хозяин уже смирился с потерей, хорошо попил с соседями — дачными господами Кешей Баландеркиным и Толиком Хлеборезовым. А однажды зимой, когда коров пасти не надо, когда надо плотнее задвигать трубку на дымоходе, чтоб не выстыло к утру тепло, когда любой зимующий пастух думает в запечной полудреме о пастушке, услышал Михаил доносящийся с улицы знакомый лай. Открыл дверь: ба-а-ат-т-тюшки! — на пороге любимый Пес, словно с луны свалился, когда от ее полумесяца осталась малая кроха.
