Мы были высоки, русоволосы… - страница 14

---

Перейти на стр. ОК

---

Когда взгляну в ту сторону, едва

Его я вижу. Осторожно, боком

Туда проходит стаями плотва.

А зыбь воды приятна и легка мне…

Плотва проходит рукавом реки

И, обойдя сухой камыш и камни,

Идёт за мост, где курят рыбаки.

Я оглянусь, увижу только тело

Таким, как есть, прозрачным, наяву, —

То самое, которое хотело

Касаться женщин, падать на траву,

Тонуть в воде, лежать в песке у мола…

Но знаю я — настанет день, когда

Мне в первый раз покажется тяжёлой

Доныне невесомая вода.

1939

«Дыша табачным перегаром…»

Дыша табачным перегаром,

смежив усталые глаза,

я жду последнего удара

твоих ресниц, моя гроза.

Он близок, тот удар. Он близок.

Я жду, от счастья онемев,

когда ты бросишь этот вызов,

вполоборота посмотрев.

И будет он неотразим,

великолепен, неминуем, —

пощечиной иль поцелуем

он мне уж слышится вблизи.

Как ты упрям и привередлив, я жду…

Молчанье. Вздохи лишь.

Ударь, ударь: опасно медлить,

когда над пропастью висишь…

Окно и осень. Стены в пакле.

Ширяет ветер — лют и храбр…

Тобою дни мои пропахли,

как стеарином — канделябр.

1938

«Мне снился юг и кипарисы…»

Мне снился юг и кипарисы,

косматый берег… а внизу

Каскады водопадов висли

в одну громадную слезу.

Еще какой-то странный запах,

Старик с заснежьем на виске,

волн убегающие лапы

на буром вымокшем песке.

И древний опаленный камень

с резьбой искусного резца,

в грудь недр вцепившийся руками

последней хваткой мертвеца.

1938

«По какой тропинке — не припомню…»

По какой тропинке —

не припомню,

только шел я, как идут ко дну.

Словно к плахе,

было нелегко мне

подходить к забытому окну.

Вот и дом. Цветов встает засада.

Белая сыпучая сирень

протянула руки с палисада —

уцепились ветви за плетень.

И не дрогнет за дорогой тополь,

не стряхнет

холодный пот росы…

И легли в траве высокой тропы,

Как плетенья девичьей косы.

1938

Стремление

Мы расходились и опять встречались,

писали письма, слали адреса.

Над нами звезды робкие качались

и месяц рыжий с неба нависал.

Гремели поезда на перегонах,

ключи разлук глубоко затая,

И, не сойдясь, мы в крашеных вагонах

вновь разъезжались в разные края.

И все ж метаясь, злобствуя, кочуя

по гулким незнакомым городам,

в конце концов, стремлюсь я

и хочу я

причалить к тем же сбитым берегам.

Пусть в этом городе мне все знакомо,

но разве не приятно мне опять

за каждым поворотом, каждым домом

знакомый мир, как в детстве, узнавать…

1938

Стол

Пусть не широк он. В пятнах. Пусть.

Но он стоит с таким упорством,

что забываешь сон и грусть

в уюте мизерном и черством.

С ним по соседству — абажур,

который хлопает глазами,

когда усталый, я гляжу

на стол, заваленный стихами…

1938

«Никто не спросит, не скостит…»

Никто не спросит, не скостит,

Не упрекнет обидным словом,

Что стол мой пятнами изрыт,

Как щеки мальчика рябого.

Я спал на нем. Кому-то верил.

И писем ждал. Знать, потому,

Захлопнув поплотнее двери,

Я стал завидовать ему.

Живу с опаской. Снов не знаю.

Считаю даты. Жду весны.

А в окна, будто явь сквозная,

Летят, не задевая, сны.

Проходят дни, и все короче,

Все явственней и глуше мне

Поет мой стол, и чертят ночи

Рисунок странный на стекле.

И в тонких линиях ваянья,

Что ночь выводит по стеклу,

Так много слез и обаянья,

Пристрастья вечного к теплу, —

Что я теряюсь и немею.

Я нем почти. Почти в снегу.

Сказать хочу — и не умею,

Хочу запеть — и не могу.

1938

На плоту

Тихо.

Скучно.

Как в скиту.

Машет сумрак черным пледом.

И за мною на плоту

кто-то тенью ходит следом.

Связь мочальная на бревнах

в слизь размокнет, и тогда

станет слышно,

как неровно

бьет в прибрежный мол вода.

Я плыву…

Тяжелым илом

обрастает утлый плот.

Слышно, будто по стропилам

кто-то ходит взад-вперед.

Оглянусь —

и лишь увижу:

где маячат фонари

горизонт на пальцы нижет

кольца красные зари.

1938

Пушкин

Ты не видел небо Абиссинии, —

чахлая российская гроза

захлестнула болью синие,

крепко загрустившие глаза.

и на чем глазам остановиться

в этом мире, злобном и пустом,

Если вся жандармская столица

указует на тебя перстом.

Если псы всех тайных отделений,

ополчившись в скученном строю,

в зверском аракчеевском равненьи

топчут жизнь прекрасную твою?

… Ты сидишь, кусая злобно перья,

а ослабший северный закат

проползает комнатой до двери.

День ушел, чтоб не прийти назад!

День ушел — и жизнь опять короче:

Читать дальше

---

Перейти на стр. ОК

---