— Это ваши проблемы. Я делал, что мог.
— Ну хорошо, Оттерсбах, — Майер зловеще улыбнулся, покачивая ногой перед моим лицом, — тогда объясни вот это.
Он помахал передо мной фотографией Алисы, вынутой из моего бумажника.
Не простой, конечно, фотографией, объемной, на керамической тонкой пластинке. Сделанной в Лаккамири.
— Это что за баба?
— Не твое дело, — ответил я. Майер внезапно извернулся, нога мелькнула в воздухе, я успел отклониться, и удар пришелся не по носу, а в угол рта.
Кровь я сплюнул на пол.
Пусть не смешит. Все предметы, взятые из амарского мира, замаскированы под обычные. Он не определит разницы между обычными пулями и нашими. Прослушать меня он не мог. Мы не младенцы, элементарная безопасность обеспечена. А фотография Алисы не доказывает ничего.
— Знакомая женщина, — сказал я, — я познакомился с ней в Лаккамири. Связи не поддерживаю.
— А фото таскаешь с собой?
— Почему бы и нет? Женщина красивая.
… нет, он ничего не докажет. Подозрения у него сильные, это ясно — но доказательств нет. Да и фотку он у меня только что обнаружил. Беда лишь в том, что таким, как Майер, доказательства не особенно нужны. Он эти доказательства будет из меня выжимать.
Может, он меня к Барту ревнует?
Телефон Майера запел неприметной мелодией. Он вынул айфон из кармана, глянул, выключил сигнал.
— Посиди пока здесь, Оттерсбах, подумай. Ты спрашиваешь, зачем мы на Риппербане центр создали? А это самое удобное. Ты видел, под какой клуб мы замаскированы? Никто ничем не заинтересуется, и никогда ты ничего не докажешь. Договор с твоей подписью и разрешением на кое-какие действия у нас уже лежит. Орать ты здесь можешь хоть до посинения — мы же здесь с тобой, хе-хе, развлекаться будем. Если хочешь, даже девушку для этой цели приведем, есть у нас и сотрудница такая… может, тебе приятно будет. Тюрьма желания, понимаешь? Оргазма, конечно, я тебе не гарантирую. Но все остальное — пожалуйста. Если, конечно, ты не станешь разумнее и не начнешь говорить со мной открыто. Если Барта тебе удалось обвести вокруг пальца, со мной это не пройдет. И Барт свою ошибку еще осознает.
Он шагнул к двери. Сделал неприметный знак амбалу в штатском, и тот повернулся ко мне. На этот раз уклониться я не успел, искры вспыхнули в глазах, и через секунду я полетел на пол вместе со стулом. Амбал отшвырнул стул ногой, хлестнул дубинкой по моей спине — раз, другой, я постарался свернуться, но это не помогло, он пнул меня в ребра, потом еще несколько раз, стараясь попасть в лицо.
— Это только начало, Оттерсбах, — сообщил Майер, наклонившись надо мной, — материал для размышлений.
Решетка звякнула, ключ повернулся два раза. Затем они закрыли наружную железную дверь. Я уставился на маленькую видеокамеру над дверью.
Полуподвальное окно было также забрано надежной решеткой.
Наручники с меня так и не сняли.
Двигаться не хотелось, вообще не хотелось ничего, кроме, разве что, повыть дурным голосом. Но делать этого я не стал, а стиснув зубы, постарался как-то подтянуться, подняться сначала на колени. Потом прямо так, на коленях, дополз до кушетки и влез на нее. Сначала попробовал сидеть, но сильно кружилась голова. Как ни странно, больше всего болел затылок — падая, я ударился затылком. И руки ломило от неудобного положения. Я лег на бок, повозился, стараясь придать телу наиболее удобное положение. Такого просто не существовало.
Дышать больно, но вряд ли ребра сломаны. Я как-то ломал ребро в детстве, боль другая. Наверное, это ушиб, и скоро пройдет.
Я сплюнул кровь, накопившуюся во рту. Ничего, зубы, вроде, целы. Вообще пустяки. Как сказал Майер, всего лишь материал для размышлений.
Ничего страшного. У меня есть время, чтобы подумать. И время надо тянуть. Барт не позволит убить меня. Барт поймет, что происходит.
Барт! Азазель побери! Да ведь и я, и он — снова пляшем под дудку Анквиллы. Это просто невозможно обойти. Этот человек неизмеримо умнее меня. Опытнее. Ну вот попытался я жить самостоятельно, быть независимым от него — и что? В итоге опять выполняю то, для чего он меня, видимо, и внедрил…
Хоть о стенку головой бейся…
