Как странно иногда распоряжается судьба, думал Джим, сидя в большом кожаном кресле за широким столом, на котором стоял компьютер самой последней модели. Еще год назад я и думать не мог о том, что получу подобную должность! И вот я технический директор. Конечно, наша компания не Microsoft, но ведь самосовершенствованию нет предела!
Джим невесело усмехнулся.
За последний год он почти не улыбался нормально. Только когда врач сказал, что его матери больше не нужна сиделка. Тогда она радовалась как ребенок, и Джим не мог не радоваться вместе с ней. Вот и все, больше он не мог вспомнить ни одного радостного дня. Даже сегодня, когда он получил должность, которую в его возрасте не получил бы никто, у Джима не было ни улыбки, ни света в глазах. Он чувствовал не радость, а горечь. Ведь если бы год назад он знал, что добьется такого успеха, ни за что бы не предал Камиллу.
Джим встал и подошел к большому окну. По улице сновали туда-сюда большегрузные машины, люди казались деловитыми муравьями, спешащими по делам своего муравейника.
Как это все далеко от меня, с грустью подумал Джим. Я никогда не смогу стать частью этого муравейника. Я вообще никогда не смогу стать частью общего. Я теперь так же неуверен в себе, как был убежден в своих достоинствах год назад. Что я смогу дать этим людям? Дружбу, верность? Но я не смог дать это единственной женщине, которая подарила мне свою любовь и нежность. Нет, не так. Это я был удостоен чести любить ее. Она — самое светлое, что было и есть в моей жизни.
Может быть, махнуть рукой и поехать к ней? Нет. Как теперь я могу показаться ей на глаза, после этого страшного предательства? Как объясню, почему написал то проклятое письмо? А если ее отец расскажет о том, что я принял от него деньги? Вовсе не важно, что я отдал чек, ведь сначала я его взял! Получается, что я продал Камиллу, продал ее любовь…
— Привет, Джим! — оторвал его от самобичевания голос приятеля, вошедшего в кабинет.
С Грегори они вместе работали всего-то пару месяцев, но за это время успели сблизиться.
Грегори был очень общительным и веселым молодым человеком. Он в принципе не признавал хандры и считал, что лучшим средством от сердечной боли является новый роман. А так как его израненное сердце постоянно подвергалось все новым атакам, подружки у Грегори менялись с удивительной скоростью, Джим даже не успевал запоминать их имена.
— Привет, Грег! — поздоровался Джим.
— Ты опять в хандре, мой веселый и компанейский друг? — иронично поинтересовался Грегори.
— Не издевайся, — попросил Джим.
— Кажется, вы, молодой человек, совсем потеряли совесть. Ему дали место, за которое боролись люди с многовековым стажем, а он грустит, глядя в окно! Слушай, у тебя отличная медицинская страховка, теперь ты можешь позволить себе такую роскошь, как психотерапевт.
— Что, я настолько плохо выгляжу, что мне нужна его помощь? — поморщившись, спросил Джим. Он по-прежнему стоял у окна и смотрел на улицу.
— Хотя бы то, что на твоем лице нет плохо скрываемой улыбки триумфатора, уже ненормально. Ты же победил, приятель! По этому поводу предлагаю устроить большую пьянку!
— Грегори! — Джим укоризненно покачал головой. Его приятель любил крепкие выражения, а это очень нервировало Джима, особенно в последнее время. Это сразу же заставляло его вспомнить о Камилле.
— Слушай, ты же из простой семьи, сам выбился в люди. Откуда такая нелюбовь к черному словцу?
Джим опять недовольно поморщился.
— Я очень не люблю некодифицированную лексику. И вообще, речь человека — показатель его образованности.
— Какую лексику? — переспросил пораженный Грегори, тупо уставившись на приятеля.
— Не-ко-ди-фи-ци-ро-ван-ную, — по слогам произнес Джим.
— Думаешь, оттого, что ты тщательно выговорил это страшное слово, мне стал понятнее его смысл? — издевательски спросил Грегори.
— Судя по твоему удивленному лицу, нет. Слушай, ты же юрист, причем неплохой. У тебя за плечами Итон. Как ты можешь не знать таких вещей?
— Представь себе, могу, — буркнул пристыженный Грегори. — Может быть, ты снизойдешь до того, чтобы объяснить мне, что скрывается под этим термином?
