- Отлично, мисс Булстроуд, отлично! - обрадовался профессор, видимо, до сих пор сомневавшийся, можно ли детей нашего возраста вообще научить патронусу. - Теперь вы, мистер Крэбб. - Люпин еще с первого занятия запомнил поправку Винса и с тех пор обращался официально ко всем слизеринцам. Кроме меня.
Винс, счастливый за свою Милли и воодушевлённый её успехом, вышел на середину класса и остановился, сосредотачиваясь. Со стороны грифов донеслись смешки - Крэбб любил дурачить их, кося при них под тупого вышибалу. Несколько секунд спустя он взмахнул палочкой - и перед ним предстал могучий круторогий зубр. Все залюбовались великолепным животным, включая его создателя.
- Очень хорошо, - морщинка недоумения прорезала лоб профессора, но тут же исчезла, и он обратился к своим любимым гриффиндорцам: - Видите, это же совсем нетрудно! С этим справился даже мистер Крэбб.
Грифы захихикали громче. Винс едва заметно пожал плечами, и зубр исчез.
- Мистер Гойл, прошу вас, - Люпин ткнул палочкой в сторону Грега.
Где-то с полминуты Грег потратил на сосредоточение и с первой попытки вызвал трёхметровую ядовитую змею, в которой специалист с лёгкостью опознал бы чёрную мамбу. Класс испуганно притих, а Люпин немедленно объявил:
- Ребята, не пугайтесь, это всего лишь патронус, он не кусается. Идите на место, мистер Гойл.
За Грегом настала очередь Драко, вызвавшего гибкого и изящного хорька, затем Теда, чьим патронусом оказалась ласточка. Затем Забини вызвал нечто небольшое и змеевидное, а меня профессор оставил напоследок.
- Гарри, давай, только ты остался, - кивнул он мне, когда Блейз сел на место.
Я вышел на середину класса и сосредоточился на своих воспоминаниях. У меня имелись серьёзные сомнения в успехе заклинания, но я должен был попытаться. Как там говорил Люпин - радость жизни? Мне нравилось жить. Мне нравилось изучать окружающую среду, в том числе и социальную, нравилось ощущать её сопротивление, воздействовать на неё и менять её в благоприятную для себя сторону. Мне было знакомо чувство удовлетворённости хорошо сделанным делом, оно не было для меня ни редким, ни особенным. Скорее уж естественным, потянет ли оно на радость?
Надежда? Для меня это была просчитанная вероятность, которую я стремился увеличить в свою пользу и в которой я с удовлетворением относился к положительному исходу и с пониманием к отрицательному. Ни радости, ни отчаяния - нет, ничего такого не было, и я не был уверен, что хотел бы испытывать эти чувства. Было в них для меня нечто неразумное, животное.
Счастье… Насколько я про него слышал, это такое короткое и яркое ощущение, вызываемое чем-то приятным и неожиданным. Чем-то вроде подарка, к примеру, но я никогда не брал подарки в расчёт. Всё, что было необходимо, я приобретал себе сам, а подарки были роскошью, без которой можно обойтись. Я не понимал, как можно радоваться тому, что не является необходимым.
Пожалуй, только Тед умел дарить необходимое. То, чем я обязательно обзавёлся бы сам, если бы он не опередил меня.
Или, может, любовь? Но не считать же любовью тот отголосок теплоты во мне, когда Теду удавалось раскрутить меня на какую-нибудь мелкую заботу о нём и он поглядывал на меня с видом абсолютного довольства жизнью. Это всего лишь взаимная шутка, наша с ним игра на двоих. Нет, здесь я вообще пас…
- Гарри?
Я вынырнул из размышлений - меня окликал Люпин.
- Гарри, пять минут прошло, - ну да, у него урок и план урока.
- Сейчас, профессор.
Я воспроизвёл росчерк палочкой и произнес заклинание вызова патронуса.
Ничего. Ни легчайшего намёка на серебристое облачко, говорящего, что я на пути к успеху.
- Гарри, тщательнее выбери воспоминание, оно должно быть очень радостным. Представь себя там, в этом воспоминании, как будто это происходит с тобой прямо сейчас. Воскреси все те чувства, которые ты испытывал тогда.
Я порылся в своей памяти и добросовестно воспроизвёл эпизод, когда я получил обратно чёрный блокнот. Мда… Я извлёк на поверхность другое воспоминание - как Визенгамот лишил Дамблдора опекунства надо мной.
- Экспекто патронум!
Ничего.
Люпин, похоже, растерялся. Он не ожидал от меня провала после того, что показали мои друзья. Я оглянулся на слизеринцев - те смотрели на меня выжидательно и недоумевающе. Грифы тоже пребывали в недоумении, они даже не злорадствовали, считая мою неудачу розыгрышем.
