Музыкофилия: Сказки о музыке и о мозге - страница 36

Наконец, Лия Мэкерт выносит вердикт:

Если бы я думала, что у вас есть задатки истинного музыканта, я без малейших колебаний просила бы вас оставить все это ради искусства. Нет ничего важнее искусства. Рядом с ним ни богатство, ни титулы, ни власть не стоят ломаного гроша... Я, конечно, вижу, что вы очень много работали. И не думайте, что это был напрасный труд. Вы всегда будете испытывать радость от того, что можете сесть за инструмент и сыграть, да и удовольствие от игры больших музыкантов вы будете получать совсем другое, чем обычные люди.

Но, продолжала она, руки Джорджа слишком грубы, а слух недостаточно хорош, чтобы стать первоклассным пианистом «даже через тысячу лет». И Джордж и Корделия неизлечимо несовершенны в своей музыкальности, хотя несовершенства их различны. У Джорджа есть драйв, энергия, преданность, страстное чувство музыки, но нет достаточной неврологической основы — его «слух» несовершенен. Корделия, с другой стороны, обладает идеальным слухом, но она никогда не сможет «ухватить» музыкальную фразировку, никогда не сможет уйти от своего «слащавого» тона, никогда не сможет отличить хорошую музыку от плохой, потому что ей сильно не достаёт музыкальной чувствительности и вкуса [162].

Требует ли музыкальная чувствительность — или «музыкальность» в самом общем смысле — специального неврологического потенциала? Большинство из нас могут надеяться на то, что существует некая гармония, равновесие, между нашими желаниями, силами и возможностями, но при этом всегда есть люди, подобные Джорджу, чьи способности не соответствуют желаниям, а также те, кто, как Корделия, обладает всеми возможными талантами, кроме самого важного: вкуса. Никто никогда не обладает всеми талантами, когнитивно или эмоционально. Даже Чайковский четко осознавал, что его необычайный талант сочинять мелодии не соответствовал его способности схватывать музыкальную структуру — но у него и не было желания быть великим мастером структурной музыки, как Бетховен; он был вполне доволен в своем звании великого мастера мелодий.[163]

Многие пациенты и корреспонденты, из тех, что я описываю в этой книге, вполне осознают свои музыкальные недостатки того или иного рода. «Музыкальные» участки их мозга не находятся полностью под контролем, а обладают, как кажется, собственной волей. Это справедливо, например, в случае с музыкальными галлюцинациями, которые появляются в голове вопреки желанию людей — и они отличаются от музыкального воображения, которое человек ощущает, как деятельность собственного сознания То же происходит при исполнении, когда у музыканта возникают мышечные судороги, пальцы отказываются подчиняться, скрючиваются или проявляют «собственную волю». В подобных обстоятельствах некоторая область мозга находится в противоречии с интенциональностью индивидуума, с человеческим «я».

Даже если нет большого рассогласования между разумом и мозгом, когда они конфликтуют друг с другом, музыкальность, как и другие таланты, может создавать свои проблемы. Я вспоминаю выдающегося композитора Тобиаса Пикера, который, при этом, страдал от синдрома Туретта. Вскоре после нашего знакомства он сказал мне, что у него «врожденное расстройство», которое всю жизнь «допекало» его. Я предположил, что он имеет в виду свой синдром Туретта, но нет — врождённым расстройством он называл свой огромный музыкальный талант. Он был, казалось, рожден с нею; он распознавал и отстукивал ритмы еще будучи младенцем и начал играть на пианино и писать музыку в четыре года. К семион был способен воссоздать длинную и сложную музыкальную композицию, прослушав ее лишь один раз и постоянно чувствовал себя переполненным музыкальными эмоциями. С самого начала было очевидно, сказал он, что он станет музыкантом, и у него почти не было шансов стать кем-то другим, потому что страсть к музыке поглощала его целиком. Думаю, он не смог бы ничего изменить, но иногда он чувствовал, что это музыкальность контролирует его, а не наоборот. Многие артисты и исполнители несомненно время от времени чувствуют то же самое — но в случае с музыкой