А та, естественно, сделала вид, что впервые про шкатулку слышит.
— Вот тут-то все и вскрылось… — Светка подавила очередной вздох. — Он впервые разозлился. Кричать стал, что шкатулка — это мое наследство, что он не позволит семью обворовывать… Только куда ему против бабки-то? Она высказалась в том смысле, что вообще ничего знать не знает…
— И что дальше?
— Ну, он уперся рогом, что бабка лжет. Поперся к юристам. Откуда только деньги взял?
Вот и Игнату это было интересно. Услуги их конторы стоили немало.
— Ему и сказали, что почти без шансов, разве что я в суд подам, как наследница первой очереди. И пригрожу лишить их четверти всего имущества… только до суда дело не дошло. Инфаркт.
Своевременно, нечего сказать.
— А вам, стало быть, часть имущества не нужна?
— Отчего ж, нужна! Только вряд ли б мне добыть ее позволили. Старуха предложила вариант: она на меня свою трешку отписывает, а я про материно наследство забываю.
Все интереснее и интереснее! Трехкомнатная квартира — против шкатулки? И согласие Светланы понятно. Но вот каким боком в это дело Стас попал?
— И как, отписала? — поинтересовался Игнат.
— А то! Куда ей деваться? Так что если шкатулочка вам нужна, то это не ко мне… — она уронила окурок в банку. — Передай братцу, пусть бабку потрясет. И нечего у меня по хате шариться…
То есть Светлана решила, что Игната послал ее брат?
— Ну или сестрице. Сам знаешь, кто тебя нанял…
В любом случае Игнат собирался побеседовать со всеми. Надо же было понять, каким образом Стас оказался замешан в этой давней истории?..
Анна старалась не разглядывать царя слишком уж пристально, хотя, конечно, ее мучило любопытство. Вот неужто этот человек, в одежде самой простой, запыленной с дороги, и есть царь? Он выглядел… диким.
Худой. Нескладный. С чрезмерно длинными руками и ногами, с локтями, торчавшими, будто гусиные тощие крылья. С шеей, на которой дергался острый кадык… Его волосы пребывали в беспорядке, топорщились, словно львиная грива. Но сильнее всего испугали Анну его круглые глаза навыкате.
Петр смотрел на нее не моргая.
И Анна выдержала этот пристальный взгляд. Она присела в реверансе, как ее учила матушка, и сказала:
— Я столько слышала о вас, что, право слово, счастлива возможности видеть…
К счастью, нынешняя их встреча была весьма недолгой. Царь, окинув Анну пристальным взглядом, ответил что-то. И друг его засмеялся, а Лефорт укоризненно покачал головой.
Анна же почувствовала, как щеки ее розовеют от смущения…
— Клуша, — шипела потом Модеста. — Ну и клуша… надо было…
И матушка кивала, поддакивая сестре.
Они обе ожидали возвращения Анны с нетерпением, и, стоило ей появиться дома, как они тотчас усадили ее и принялись расспрашивать. Она же не смела врать, говорила все, как есть.
— Ну почему он выбрал тебя?! — в который уж раз воскликнула Модеста. — Ты же ни на что не способна! Ах, если бы мне…
И матушка, горестно вздыхая, прикладывала к глазам кружевной платочек. Анна чувствовала себя виноватой: не оправдала она чаяний семьи и надежд Лефорта.
Когда он появился в аустерии на следующий день, Анна спустилась, готовая принять его гнев. Однако Лефорт вовсе не выглядел разгневанным. Напротив, он улыбался весьма приветливо — и Анну обнял.
— Ты прелестна, — сказал он.
— Я…
— Петр спрашивал о тебе.
— Мне показалось, что я ему не понравилась, — об этом весь вечер твердили ей матушка и Модеста, укоряя Анну за то, что она упустила такой шанс.
— Понравилась, — заверил ее Лефорт. — Однако не спеши. Чем быстрее одерживается победа, тем быстрее пропадает интерес. Нет, дорогая, все должно быть иначе…
Он был спокоен, и его спокойствие передалось Анне. Значит, все она сделала правильно, а матушка… что ж, и матушка способна ошибиться.
— Полагаю, что весьма скоро Петр даст о себе знать. Знаки внимания его принимай, иначе царь оскорбится, он весьма самолюбив, но не поощряй его к вольностям. Вокруг Петра всегда множество женщин, тебе нельзя стать одной из многих.
И Лефорт не ошибся.
Не прошло и нескольких дней, как в аустерию заглянул гость, не царь, но друг его, тот самый, с круглым лицом и лоснящимся взглядом, от которого Анне стало неудобно. Он раскланивался и шутил, целовал матушке руки, подмигивал Модесте, которая розовела и отвечала на шутки низким грудным голосом. Анне было неудобно, но она старательно улыбалась.
